— Ах, это ты. Ну, иди сюда, — он приобнял его, погладив по спине — скорее жест одобрения и поощрения, чем любви. Потом вдруг, смотря в глаза, сказал: — Знаю, чего ты хочешь. На родину, к братьям, верно? Я могу попросить другого родича сопроводить тебя в караване.
Турко оторопел, не найдя, что сказать сперва. Наверное, походил на птицу, что не хочет вылетать из клетки.
— Ты все равно будешь страдать, вот я и подумал… Что с тобой? — удивился Марид.
— А вы как же, господин? — только и нашелся он.
Марид вздохнул.
— Я уже стар, Турко. Нет того огня в моем сердце. Нет желаний. Жизнь вот-вот оборвется. А я не закончу дело. И, больше того, я боюсь, — он склонился к нему и зашептал, — что дружина Ульфланга захочет тебе отомстить. Да, они мертвы, но и тебя после моей смерти некому будет защитить. Лучше тебе будет покинуть меня сейчас, чем погибнуть по вине моей жадности потом.
Турко кивнул. Он так и не находил слов благодарности.
Пустыня, перевал — все было как в тумане, так он рвался назад. Попытки увидеть хоть кого-то через осанвэ отозвались чернотой и молчанием. Он с тревогой в сердце прибыл на Амон Эреб — там ему сказали, что братья отправились походом на Дориат, и он, не передохнув, а лишь сменив коня, скакал туда. Лес на его пути был полон бежавших синдар, с несколькими остатками дружин Диора он сцепился, получив пару стрел в плечо, но и на это ему было в конечном счете плевать, и даже на кровь, что заливала плечо, не желая униматься. Он пробирался вперед, на подмогу братьям, звал их мысленно день за днем. Наконец отозвался Кано, обозначив, где они, и Турко понял, что опоздал: битва была кончена. Радость от скорой встречи подогревала его, и он пришпорил коня, непроизвольно широко улыбаясь. Вдалеке виднелись уже доспехи верных, блестевшие на солнце, и высокий дым костра.
Майтимо, увидев одинокого всадника, стремительно пошел навстречу: перепачканный кровью, бледный, осунувшийся и подурневший.
— Тьелко… Они погибли. Оба, — пробормотал он, отводя взгляд. — В Дориате был бой и…
Замолчал, не в силах взглянуть на брата.
Турко, широко открыв глаза, застыл. Потом дернулся к костру, видя два черных вытянутых пятна, что виднелись сквозь языки пламени, — но был пойман цепкими руками Нельо:
— Я не хочу потерять еще и тебя!
Турко вырывался. Кричал: “Почему!?” — ни к кому, просто так, громко, до хрипоты. Не давал покинуть место несмотря на то, что раненым требовалась помощь, а синдар угрожали напасть и добить остатки нолдорских дружин. Нельо орал на караульных, крепко держал брата, орал на тех нескольких несчастных целителей, что были с ними и разрывались между ранеными и внезапно вернувшимся лордом. Перепуганный Кано пытался трясущимися руками найти и заварить травы. Уставшие до полусмерти Амбаруссар собирали разрозненные войска. Наконец Майтимо с Турко притихли. Тьелкормо вцепился в старшего брата и завыл отчаянно и тоскливо, по-волчьи. Майтимо гладил его по голове, кусал губы, сам дрожа от всего, что навалилось в последние месяцы и прорвалось — смертями, пламенем и болью. Кано, сначала вместе с близнецами выставлявший караулы, подошёл и сел рядом, как-то беспомощно заглядывая в лицо Тьелко, который плакал надрывно, без слез, вспоминая то взрывного Морьо, то насмешливо-язвительного Курво.
— Все будет хорошо, — хрипло прошептал Майтимо, продолжая поглаживать плечи вернувшегося Охотника.
Но они все понимали — хорошо уже не будет. Не с ними. Не здесь.