Т. Ф. Людвинская

Нас ленинская партия вела...

Воспоминания.

Литературная запись

А. А. Днепровского

Слово к читателю

Однажды, знакомясь с книгой Надежды Константиновны Крупской «Воспоминания о Ленине», в справочном разделе я прочла: «Людвинская Т. Ф. (Танюша). — стр. 94».

Сердце радостно забилось. Танюша!.. Так, именно так, называли меня в далёкие времена товарищи по партии. За годы подполья большевистские комитеты присваивали мне разные конспиративные имена, псевдонимы. Я меняла их по мере надобности, многие вычеркнуты из памяти. А это юношеское имя, написанное рукой Ленина, запомнилось на всю жизнь.

Открываю страницу 94 книги Крупской, читаю:

«Через несколько дней после письма рабочих одесских каменоломен пришло письмо от одесской начинающей пропагандистки Танюши, которая добросовестно и подробно описывала собрание одесских ремесленников. И это письмо читал Ильич. И тотчас сел отвечать Танюше: „Спасибо за письмо. Пишите чаще. Нам чрезвычайно важны письма, описывающие будничную, повседневную работу. Нам чертовски мало пишут таких писем...“»

Сколько чувств и мыслей вызвали эти строки! На долгой дороге жизни много было встреч с дорогим сердцу Ильичём — в годы подполья, эмиграции, совместной борьбы за Советскую власть. Часы и минуты общения с ним оставили в моей жизни глубочайший след, и я расскажу об этом в своей книге.

Моя память бережно хранит имена дорогих товарищей, вместе с которыми я в самом начале нашего столетия, в тяжкое время царского гнёта вступила на трудный и опасный путь, встала в ряды борцов против самодержавия. И я считаю своим долгом рассказать об этих людях, которые жили во имя революции, которые делали её.

Май винокуров

Первое имя... Друг моего детства — Май Винокуров. Очень рано прервалась его жизнь, но он оставил глубокий след в памяти знавших его.

Я росла в глухой провинции царской России, в Тальном Уманского уезда Киевской губернии.

Жили мы бедно. Отец перепродавал разную рухлядь, выполнял поручения зажиточных людей и на вырученные копейки кормил большую семью из двенадцати человек: жену, стариков родителей, дочерей и сына, зятя и невестку. К отцу часто обращались со своими нуждами окрестные безземельные и малоземельные крестьяне, рассказывали о притеснениях помещиков и властей, о волнениях, которые вспыхивали в уезде и жестоко подавлялись жандармами.

С Маем мы познакомились в четвёртом классе начальной школы, в 1900 году, когда мне исполнилось тринадцать лет. Его родные учительствовали в Тальном, считались политически неблагонадёжными. Они связали свою жизнь с трудовым людом, занимались просветительством — устраивали массовые чтения, ставили спектакли на импровизированной сцене...

Май был нашим кумиром. Развитый не по годам, он страстно, задушевно читал Пушкина, Лермонтова. Сам писал стихи, и мы слушали его декламацию, словно заворожённые. А когда чуть подросли, объединились в кружок, и вожаком его стал Май Винокуров. Мы мечтали о широком, свободном мире, о решительных действиях во имя этого мира. Нашими героями были Дубровский Пушкина, Базаров Тургенева, Пугачёв и Разин, Радищев и декабристы, Гарибальди и Софья Перовская... Собирались мы на квартире у Мая, у меня или подруги (под видом вечеринок-посиделок), читали запрещённую литературу, делились новостями, обменивались мыслями по поводу происходивших в мире событий.

Мы ещё не знали тогда, что в России зарождается партия рабочего класса, которая стремится возглавить революционное движение масс и привести их к победе. Мы восхищались героизмом и смелостью борцов-одиночек, покушавшихся на царей и губернаторов. Май мечтал убить царя или совершить иной героический поступок во имя своего народа.

— Пусть я погибну — другие подхватят мой пылающий факел и понесут вперёд, — говорил он с пафосом.

Лишь на короткий миг яркая жизнь Мая потеснила тьму, а ведь, расходуя душевный огонь с умом, он мог бы светить долго.

Никогда не забуду, как Май с торжественным и таинственным видом вынул из потайного кармана исписанный листок ученической тетрадки и сказал членам кружка:

— Вот, я написал... Знаете кому? Самому царскому министру господину Плеве! Хотите послушать?

Пятнадцатилетний юноша писал министру: «Я обличаю вас в издевательстве над нами, гражданами России! Вы казните, вешаете многих лучших людей страны, борцов за светлое будущее человечества и думаете, что действуете правильно, что всё это пройдёт безнаказанно. А ведь есть люди, которые считают, что вас надо уничтожить в первую очередь».

Мы глядели на Мая как на героя и завидовали ему: вот он какой решительный, нашёл себя в борьбе, совершает подвиг! Некому было вразумить нас, никто не остановил его, не разъяснил бессмысленность этого поступка, не сказал, что время одиночек миновало, что лишь организованная партия может успешно бороться, повести за собой народ и победить царизм. Все вместе пошли мы смотреть, как Май опустит своё письмо в почтовый ящик.

Храня глубоко тайну, мы ждали, что же будет дальше. Семь дней понадобилось, чтобы письмо дошло по назначению. Срочно последовал ответ, достойный царского министра: Мая вызвали к директору училища. На столе лежало злополучное письмо с резолюцией красным карандашом, начертанной рукой «его светлости». Рядом с директором восседал в кресле угрюмый, сухощавый жандарм. Оба сурово глядели на юношу.

— Ты писал? — брезгливо приподняв двумя пальцами письмо, спросил директор.

— Я. Только не вам, — смело ответил Май.

— Знаем кому, голубчик! Ишь какой, из молодых, да ранний. Получай, что заработал: из училища тебя исключаем. Господин ротмистр позаботится, чтобы ты не позорил наши стены своим присутствием. И знай: огромное горе ты причинил родителям — их переводят отсюда в отдалённые края...

Май вспыхнул:

— Папа и мама тут ни при чём!

— Это уж нам виднее. — Ну-ка, следуй за мной! — прохрипел ротмистр.

Жандарм отвёз Мая в Уманскую тюрьму. Правда, его не судили: он не достиг совершеннолетия. Но в Тальное возвращаться запретили, взяли подписку о невыезде, предписали ему являться в полицию на регистрацию, за ним следили.

Это не помешало Маю написать и отправить ещё одно письмо, на этот раз самому премьер-министру России господину Столыпину, ярому монархисту, известному в народе как палач и вешатель.

Он писал Столыпину: «Придёт пора, когда народ восстанет и свалит убийцу!»

Юношу арестовали вторично. В тюрьме он объявил голодовку протеста. А через две недели власти сообщили, что Май