Винокуров покончил с собой.

Об этом мы прочли в газете. И поклялись мстить царизму за нашего Мая. Мы решили выпустить о нём листовку. Писали печатными буквами, от руки. Отец нашёл один экземпляр листовки в доме, позвал меня, брата, сестру, заперся с нами, спросил:

— Кто это сочиняет? Ну? Вы же у меня смелые. Кто?

Я призналась. Помолчав, отец продолжал:

— Вы хотите погубить всю нашу семью? Собирайся, Танечка, повезу тебя к родственникам в Одессу. Смотри не вздумай там выпускать такие сочинения!

Отец сочувствовал революционерам, но он говорил нам, что, если с ним случится несчастье, помрёт с голоду вся семья. Пришлось подчиниться решению отца. Я была ещё слишком мала и несамостоятельна, чтобы возразить ему. К тому же поехать в Одессу мне хотелось. Вырвусь в широкий, просторный мир, думала я.

Первые кружки

Мы с отцом отправились сначала в Кременчуг, оттуда Днепром через Екатеринослав, Александровск, Херсон.

И вот наконец высокобортный пароход «Меркурий», взбудоражив винтом прибрежный песок, отвалил от херсонского причала, пересёк широкую гладь реки, вошёл в узкий проток, вырвался на простор Станиславского лимана.

— Это ещё не то, впереди море, — пообещал отец.

Я впервые увидела море, оно произвело на меня незабываемое впечатление. Какая ширь! Какое могучее кипение! Какой вкусный солоновато-горький ветер!

На одесском причале толпились встречающие. И нас встретил родственник — отец дал ему телеграмму. Пробыв в Одессе несколько дней, отец уехал обратно в родное местечко, где ждала его многочисленная семья.

...Если вы когда-нибудь хоть немного пожили в Одессе или просто посетили её, то, наверное, полюбили этот чудесный солнечный город, раскинувшийся вдоль извилистого берега то бурного, то ласкового Чёрного моря. Днями и вечерами шумит многонациональная толпа на улицах Одессы, под кронами её каштанов и пахучих акаций встречаются влюблённые, на её рынках-привозах красуются плоды украинской земли. В порту всегда стоят почерневшие от бурь и непогод, обросшие мхом и ракушками корабли, не раз пересекавшие тропики и дальние меридианы...

Мне нравились прямые, расположенные в шахматном порядке кварталы с богатыми домами-дворцами, построенными народными умельцами на золото потомков пиратов и фаворитов царей и цариц. Университет с революционным студенчеством, заводы и фабрики, на которых трудились смелые, озорные, неунывающие, понимающие шутки одесситы, беднота Молдаванки и Пересыпи, жившая неизвестно как и чем.

Едва освоившись в большом, шумном городе, я поступила ученицей на трикотажную фабрику и вскоре стала такой же работницей, как тысячи других, приезжавших сюда за куском хлеба. Здесь я нашла подруг, друзей, единомышленников.

5 мая 1902 года был чудесный весенний день. В воздухе носились запахи сирени, липы, акации, тополей. Мы, молоденькие работницы, стайками вырывались из постылых фабричных ворот к свету, теплу, на шумные улицы вечно весёлого, неунывающего южного города. И прежде всего бежали на приморский бульвар и дальше — к самому берегу, к морю.

Однажды мы увидели, что навстречу идут два студента университета в тужурках с блестящими пуговицами. Один из них, стройный, черноглазый и черноволосый, улыбнулся и произнёс:

— Куда спешите, хорошенькие барышни? Давайте познакомимся да погуляем вместе.

Я фыркнула:

— Вот ещё!

Подружка передёрнула плечами:

— Приставалы! У нас нет времени на прогулки!

Но студенты пошли за нами.

Мы с подружкой, смеясь, разошлись в разные стороны. За мной пошёл черноволосый.

— Дальше не провожайте, — попросила я недалеко от дома.

Студент остановился, сказал:

— Хорошо. Через два часа встретимся у биржи.

Дом городской биржи, известный старому и малому, был одним из красивейших зданий Одессы. Легче всего было назначить свидание именно там, поэтому сами свидания назывались в Одессе биржами. Оттуда молодёжь шла в парки, на бульвары, к морю.

Наскоро поев и переодевшись, я поспешила на свидание. Не скрою, была разочарована, когда убедилась, что студент назначил встречу сразу нескольким девушкам.

Образовалась компания. Шутя, переговариваясь, мы пошли в парк. Сели на скамейку в укромном уголке. Студент спросил:

— Сколько часов в день вы работаете? Четырнадцать? А сколько получаете? Бог мой, жалкие гроши!

И он начал рассказывать:

— Был на свете такой человек, указал рабочим путь избавления от тяжкой неволи, звали его Карл Маркс, как раз сегодня день его рождения...

Я услышала впервые о капитале и прибавочной стоимости. Расставаясь, студент дал мне брошюру «Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах».

— Встретимся на этом же месте через десять дней, — предложил он.

Я читала брошюру. Стала задумываться о собственной жизни. Собрала девушек, им прочла. Работницы говорили:

— Всё верно, будто тот, кто писал, побывал у нас на фабрике.

Многие работницы нашей фабрики были неграмотными. Хозяин пользовался забитостью девушек, грабил как только мог: платил за труд по невероятно низким расценкам, которые сам же устанавливал.

Через десять дней я помчалась на свидание. Студент уже ждал меня. Задала ему несколько вопросов по прочитанному, он охотно ответил. С тех пор я стала получать элементарные знания по политической экономии.

Однажды студент сказал:

— Завтра, Танюша, пойдём со мной на массовку. Я говорил о вас друзьям, поручился за вас.

Массовка проходила на берегу моря. Десятка три людей вначале делали вид, что греются на солнышке. Потом выбрали укромное местечко у скал, стали говорить о политике.

Мне дали адрес квартиры, где собирался кружок, который отныне я должна была регулярно посещать. В нём занимались две работницы и двое рабочих. Кружком руководил знакомый мне студент.

Вернула ему брошюру о штрафах, спросила:

— Кто написал?

И услышала:

— Ленин.

Помолчав, сказала:

— Всё правильно написано, но как заставить хозяина считаться с нами?

— Организуйте рабочий контроль, — подсказал студент.

— Выгонит он из фабрики этот контроль...

— А вы негласно следите за ним.

Мы стали следить за хозяином. Это было нелегко, не так просто покинуть рабочее место, когда за тобой неусыпно следят мастера, мастерицы и сам хозяин. Как-то раз под конец дня я вышла будто по нужде, гляжу: хозяин подвигает стол к стене, лезет, кряхтя, к часам, чтобы подвести стрелки. Эге, думаю, попался! Прошмыгнула назад в цех:

— Девчата, хозяин стрелки крутит!

Подружки побросали рабочие места, кинулись в коридор — и увидели хозяина у часов на столе. Молча глядим мы на него, он — на