на мальчиков. Верность соблюдал. И сейчас соблюдаю. У меня никого нет. Не знаю, как теперь к тебе относиться. Ты мой позор. И детям его передашь. Из-за тебя не смею людям в глаза смотреть. Как ты только решилась?

  Рядом стояли трое их детей-погодков - босые, оборванные, испуганно-притихшие, будто именно их отчитывал отец. Четвертого, грудничка, Зара держала на руках. Дети отсиживали срок с матерью - по распоряжению главы семьи. Он не удостоил их даже взглядом, не говоря про мелочный подарок. Сидел на земле, уставившись острым, злым взглядом в отверстие для глаз на парандже. Что он там хотел увидеть?

  Фируза знала их историю. Зара потихоньку договорилась со старшим сыном мужа, чтобы тот отвез ее с детьми обратно к родителям. В дороге их перехватили, судили, отправили в тюрьму. За самовольный уход из дома женщина в Афганистане получает десять лет. Ее помощник тоже.

  - Оставаться у мужа было невозможно, - рассказывала Зара как-то ночью Фирузе. - Он каждый день дрался. И не слегка, для острастки, а отчаянно, жестоко. У меня синяки со спины не сходили, руку два раза ломал. Я не за себя - за детей испугалась. Нашу первую дочь он забил палкой до смерти. Не от хорошей жизни я решилась бежать-то... В тюрьме, мне хорошо. Спокойно. Я бы тут до конца жизни осталась.

  На солнце, в парандже стоять жарко, Фируза отошла в тенек, присела на корточки, оперлась спиной о холодную стену барака. Да, Заре здесь неплохо - сыта, спокойна, дети при ней, от мужа тюремные ворота защищают. Лучшего не пожелать.

  У Фирузы другое. Ей бы поскорее освободиться. То, что сейчас - скучно и неважно, пропавшие годы. Живет надеждами на будущее. Еще воспоминаниями, но старается в прошлое часто не возвращаться. Кроме Джареда, ничего радостного там нет.

  Росла без родительской любви и заботы, сама по себе, как все дети из горной деревушки Шашп Ул. Мать - маленькая, молчаливая, была занята хозяйством и новыми детьми, которые появлялись чуть ли не каждый год, делая теснее и без того маленький дом. Фируза не видела ее улыбающейся или отдыхающей. Без конца хлопотала, ухитрялась делать два дела сразу: качала ногой люльку и пряла нитку из овечьей шерсти или кормила грудью и помешивала варево.

  Отец - худощавый, по-монгольски широкоскулый и узкоглазый, редко бывал дома, с двумя старшими сыновьями уходил в горы пасти овец и не появлялся неделями. Когда возвращался, долго молился, сидя на коленях, монотонно раскачиваясь и поглаживая бороду. Мать его боялась, называла "уважаемый", старалась угодить. Фируза его тоже боялась, хотя он не обращал на нее внимания, не разговаривал и, возможно, даже не знал как ее зовут.

  Как только дети начинали ходить, их приучали к труду, посылали на улицу - подбирать солому и хворост, собирать коровьи кизяки и сушить на солнце, чтобы топить печь. Там Фируза познакомилась с соседским мальчиком Джаредом. Он был чуть старше, ходил в школу, дарил ей травяных кукол, показывал буквы, водя палочкой по песку.

  Буквы она не запоминала, не понимала - как из таких бессмысленных закорючек можно составлять слова. Виду не показывала, послушно повторяла "алифа", "ба" и, глядя в черные, продолговатые глаза Джареда, мечтала. Вот вырастет Фируза, появятся у нее груди, выйдет за Джареда. Он будет делать ей куколок из цветов и травы, она ему - рожать детей, одних мальчиков, потому что отцы больше всего любят сыновей.

  Когда исполнилось десять, ее накрыли чадрой и запретили одной выходить из дома. С Джаредом теперь виделись реже и украдкой.

  Потом в деревню пришли талибы. Тогда Фируза впервые услыхала звуки войны - звонкие, автоматные очереди "та-та-та-та-та!". Страх прокатился по внутренностям, взорвал желудок. Затряслись руки и колени. Прильнула к матери, ища защиты, та только ближе прижала грудничка. Раньше Фируза боялась раскатов грома и огненных стрел грозы, теперь - торопливых очередей из автомата. Когда слышала, не бежала в укрытие подобно другим, а застывала на месте без сил и мыслей, будто теряла сознание стоя.

  Талибы наложили на жителей оброк, тех, кто не платил, уводили с собой, и семья их больше не видела. Из пленных делали солдат, заставляли убивать. Если человек не соглашался или дезертировал, подвергался пыткам: подвешивали за ноги, метали ножи, потом убивали.

  По примеру соседей отец занялся выращиванием опиумного мака - чтобы расплатиться с талибами. Старшие дети помогали. Еще до рассвета уходили в горы, где пряталось их маковое поле, в полдень перекусывали сухой лепешкой, вечером брели домой. Недетская работа - целый день под беспощадным солнцем, которое жжет руки и лицо, вытапливает из кожи драгоценную влагу. Горло до такой степени пересыхает, что голос пропадает, вместо слов одно сипение получается.

  От этого времени у Фирузы осталось ощущение непроходящей усталости, пустоты - ни тоски, ни желаний. Ходила как зомби, не разбирая - во сне или наяву. Закрывала глаза, видела зеленое поле с белыми маками, открывала - видела то же самое и неважно, где находилась.

  Но самое противное ждало впереди. Когда мак созревает, опадают лепестки, остается набухшая коробочка. Ее надо надрезать, аккуратно - не глубоко, не мелко, выпустить сок, который сначала белый, потом станет коричневый - это и есть опиум. Триста пятьдесят долларов за килограмм, целое состояние, триста из которого семья отдаст талибам, на остальное будет жить год.

  Однажды Фируза стояла на грядке, надрезала головки, которые плакали густыми, похожими на молоко слезами, и она плакала вместе с ними, тихо, без слез - от голода, жажды и усталости. Еще от боли: порезанные пальцы кровоточили и саднили, особенно когда попадал туда маковый сок, слипались, распухали, теряли чувствительность. Надрезы получались кривыми, отец увидит - отхлещет ее по щекам своей костлявой ладонью, жесткой как доска.

  Вдруг "та-та-та-та-та!" - автоматная очередь, совсем рядом. Война? Страх сковал Фирузу: застыла с поднятыми руками - одна тянулась к коробочке, другая сжимала нож.

  К полю приближалась легковушка с открытым кузовом. Там стоял мужчина в синей униформе, палил в небо и гоготал от радости. Как потом выяснилось, приехали полицейские уничтожать опиумные поля.

  Полицейских было двое. Они