модуле, но я перестал слушать, потому что знак на носу корабля становился чётче, и кто-то ещё, должно быть, видел то же самое, что и я, так как за спиной прозвучал поток ругательств.

Этот символ был известен каждому: чёрная фурия, распростёршая крылья над полумесяцем. И в этот момент я понял, почему узнал корабль.

— Это невозможно, — выдохнул вахтенный офицер.

Своим исполнением символ указывал на раннюю эпоху, на куда более героическое время. Может быть, дело было в самом корабле, может быть, в переплетении ассоциаций, связанных с ним. Я видел великолепную картину Маркросса в главном зале Дворца Народа на Окраине, окружённую портретами Кристофера и Тариена Симов, братьев, которые почти в одиночку противостояли «немым». И каждый ребёнок на каждой планете Конфедерации знал простую надпись, высеченную в мраморе у основания центральной картины: Никогда Снова.

— Боже мой! — чуть слышно прошептал вахтенный офицер. — Это «Корсариус».

Через какое-то время корабль начал удаляться от нас; его подробности расплывались и исчезали.

***

«Тенандром» находился на геостационарной орбите: мы принимали на борт нашу первую команду, когда «Корсариус» начал свой долгий спуск на ночную сторону. Но телескопы Кармоди по-прежнему фиксировали его в центре экранов, и я то наблюдал за ним, то просматривал архивные материалы о его подвигах.

На всех кораблях Деллакондской эскадры Кристофера Сима была изображена чёрная фурия, жестокий хищник, которым восхищались в их горном мире; но только сам полководец разместил эмблему внутри полумесяца: «чтобы враги могли найти меня».

Ставший частью легенды, истории и гордости, корабль погрузился в сумерки. В конце концов, когда казалось, что всё потеряно, и только несколько последних кораблей Деллакондской эскадры противостояли всепобеждающему захватчику, команда покинула корабль. А Кристофер Сим спустился в бары и притоны затерянного Эбоная, где и отыскал семерых безымянных мужчин и женщин, сопровождавших его в последнем блистательном рейде.

Пальцы штурмана заплясали по пресс-панелям. Он взглянул на капитана. Макирас посмотрела на свою панель и кивнула.

— Наклон оси одиннадцать градусов, — сказала она. — Корабль вращается. Он там уже очень давно.

По экрану на командном пульте замелькали изображения: хвостовые секции, коммуникационные блоки, строчки коэффициентов нагрузки.

— Он действительно тот, чем выглядит? — спросил я.

Капитан пожала плечами, но в её жесте чувствовалась неуверенность.

— Сим и его корабль погибли у Ригеля двести лет назад.

Уходивший к терминатору «Корсариус» быстро таял в сумерках. Я следил за ним до последнего момента, прежде чем он потерял солнечный свет, спрашивая себя, не ночная ли он фантазия, которая утром не оставляет после себя и следа.

Корабль вошёл в тень планеты.

— Я ещё хорошо вижу его, — удивлённо произнёс штурман.

Корабль светился устойчивым бледным сиянием. Холод пробежал по моей спине, и я оглядел экипаж, поражённый тем, что даже на мостике современного звездолёта люди могут чувствовать едва уловимое притяжение сверхъестественного.

— Откуда, чёрт возьми, взялся этот отражённый свет? — спросил Кармоди. — Никаких лун нет.

— Ходовые огни, — сказала Макирас. — На нём горят ходовые огни.

***

Макирас оставалась на мостике весь период сна. Не знаю, думала ли она, что что-то надвигается на нас в темноте, но, по правде говоря, все немного нервничали. Из любезности мне выделили одно из пилотских кресел, но я задремал в нём и проснулся посреди ночи замёрзший и окоченевший. Капитан налила мне кофе и спросила, как я себя чувствую.

— Хорошо, — ответил я. — Как у нас дела?

Она ответила, что у нас всё в порядке, что мы возвратили наши первые четыре команды, и что остальные уже в пути.

— Как думаешь, что там? — спросил я.

Капитан долго не отвечала. Компьютеры управляли кораблём; мостик был погружён в полумрак, и только вахтенный офицер обязан был бодрствовать. Несколько других, которые обычно оставались на ночь, спали на своих местах. Мы уже не были в Состоянии Готовности Два, но напряжение всё ещё было ощутимо. Огоньки приборов поймали её взгляд и отразились на блестящей тёмной коже. Я слышал её дыхание: оно было частью пульса корабля, одним целым с гудением и свистками компьютеров, случайным потрескиванием переборок, протестующих против небольших поправок курса или изменения скорости, и с тысячью других звуков, которые слышны среди звёзд.

— Я всё думаю, — сказала она, — о легенде, согласно которой Сим вернётся в тот момент, когда Конфедерация будет нуждаться в нём особенно остро. — Капитан скользнула в кресло и поднесла чашку к губам. — А он^[5] не с Окраины. — Она имела в виду кофе. — Уверена, ты догадываешься. Логистика немного запуталась, и приходится довольствоваться тем, что они нам прислали.

— Сейдж, что собираешься делать? — спросил я.

— Это неправильно. Хью, если бы я могла заставить всех забыть то, что они видели, я бы стёрла запись, убралась отсюда куда-нибудь и никогда бы не возвращалась. Эта штука, там, не знаю, что это такое, и как она может быть тем, чем кажется, но ей не место ни в этом, ни в каком-либо другом небе. Не хочу иметь с ней ничего общего.

— Ты увязла в этом, — сказал я.

Она уставилась в изображение корабля. Он вышел из-за изгиба планеты и снова приближался к нам.

— Ночью я читала его книгу.

— Сима? — разумеется, книга была «Человек и Олимпиец», его история классической Греции.

— Да. Сим оказался что-то вроде радикала. К примеру, жёстко обрушивается на Сократа. Считает, что старый ублюдок получил по заслугам. — Мне всё это было известно, хотя подробности меня никогда особо не интересовали. Ранее. — Он считает, что судья и присяжные были правы. Сократ действительно расшатывал полис системой ценностей, которые, хоть и достойны восхищения сами по себе, тем не менее подрывали жизнь афинян.

— Звучит неразумно, — заметил я.

— Так же считали и критики. Сим заклеймил их позже, во второй книге, которую не закончил при жизни. — Она улыбнулась. — Тариен где-то сказал, что его брат не возражает против критики, пока за ним остаётся последнее слово. Жаль, в школах никогда не рассказывают об этой стороне его характера. Тот Кристофер Сим, с которым знакомятся дети, выглядит безупречным, склонным к проповедничеству и бесстрашным. — Она нахмурилась. — Интересно, что бы он сделал с этим кораблём-призраком?

— Он бы поднялся на борт. А если бы не смог, поискал бы дополнительные данные и нашёл бы что-нибудь ещё, о чём стоило бы подумать.

Она ушла, а я вызвал из