мы на равных. Он был задирист, но прост. И потом, я вчера был у Эйнштейна, а он не был».

За этими словами стоит жизнь двух близких по духу и устремлениям людей, получившая все отметины нелегкого XX века. В ней были удивительные встречи, радости и печали, взлеты и падения. Судьба улыбалась им по-разному и неровно. Ландау был отмечен счастливой звездой гения, и судьба не очень мешала ему занять подобающее место, рано уготовив ему страшный удар и долгий, мучительный конец.

Юрий Борисович Румер никогда бы не позволил рассказывать о нем в параллель с Ландау. Он считал себя солдатом науки, драющим медяшку.

«Судьба всю жизнь баловала меня друзьями, — говорил Юрий Борисович, — всю жизнь я дружил с людьми, которые были сильнее и одареннее меня, всю жизнь меня окружали гении. Я мог бы, наверное, стать поэтом, но в сравнении с великими поэтами, находящимися так близко, в таком тесном общении, я и не помышлял об этом серьезно. То же самое было в науке. Я ведь студентом попал в лучшее математическое сообщество. Лузин. Вы представляете себе Лузина? Я ушел в физику к Борну и Эйнштейну, а ближайшим моим другом был Ландау. Даже в тюрьме я сидел с Туполевым и Королевым».

И где бы ни был Юрий Борисович, чем бы ни занимался, он всегда оставался верным своему делу, своим принципам морали, сохранив до конца своих дней мягкий юмор и необычайную доброжелательность к людям.

Когда я находила оставшихся в живых «сидельцев» Юрия Борисовича, он всегда радовался моим встречам с ними. Только один раз, когда я с неуверенностью сказала, что, возможно, жив Б., он вдруг сказал: «Не стоит, наверное, с ним разговаривать. Из 126 арестантов в последней нашей тюрьме он один был озлобленным. И, знаете, мне кажется, что, если он жив, он все еще озлоблен».

Часто наши беседы кончались чтением стихов, которые Юрий Борисович блестяще хранил в памяти, или горячим спором о современном театре. Общение с Юрием Борисовичем каждый раз давало мне что-то новое, это был серьезный опыт, и я благодарна ему за это.

В процессе работы над книгой своими воспоминаниями делились со мной друзья Юрия Борисовича Лазарь Аронович Люстерник и Рита Яковлевна Райт. Лазарь Аронович написал для меня несколько страниц воспоминаний и более десяти своих стихотворений. Но, к сожалению, замечательные стихи Лазаря Ароновича не совпадали с тематикой книги и не вошли в нее, а странички его воспоминаний были очень близки к тому, что опубликовано им в «Успехах математических наук». И я предпочла (да и сам он советовал) просто сослаться на опубликованный материал. Я хочу поблагодарить жену Юрия Борисовича Ольгу Кузьминичну, человека необычайно жизнерадостного и доброжелательного. Я не помню Ольгу Кузьминичну без улыбки и доброй шутки.

Своими воспоминаниями делились со мной А. И. Шальников и И. Н. Головин, Л. Л. Кербер и Н. А. Желтухин, Ю. А. Саратовкин и М. М. Зарипов.

О. Бор и Й. Кистемакер любезно прислали мне книгу об Институте Нильса Бора и неопубликованные материалы о Максе Борне и Джеймсе Франке.

Всем этим людям я искренне благодарна.

Я особенно хочу поблагодарить Спартака Тимофеевича Беляева, который читал рукопись на разных стадиях, передал мне старинный альбом Геттингена, изданный еще до первой мировой войны, и взял на себя труд ответственного редактора. Его замечания и советы были для меня очень ценными.

Особая моя благодарность и Ефиму Давидовичу Бендеру, взявшему на себя труд художника и сделавшему рисунки раньше, чем я закончила книгу.

Я благодарна Е. М. Лифшицу, Л. П. Питаевскому, Л. М. Баркову, И. Б. Хрипловичу, Г. И. Сурдутовичу и Л. М. Курдадзе, прочитавшим рукопись и сделавшим полезные замечания. А Л. П. Питаевскому еще за книгу Й. Меры «Сольвеевские конгрессы», которая дарена была ему автором, а он, нарушая закон детства — «подарки не отдарки», подарил ее мне. Я благодарна В. Г. Зелевинскому за прекрасную книгу о Геттингене.

Я хочу выразить признательность дирекции, сотрудникам библиотеки и фотолаборатории Института ядерной физики, неизменно способствовавшим моей работе над книгой.

Я благодарна моим друзьям — теоретикам Института ядерной физики, которым приходилось иногда вместо обсуждения серьезных научных вопросов обсуждать систему обучения в русской гимназии или немецкий урановый проект, в зависимости от того, что меня волновало в данный момент в связи с написанием книги.

Глава 1. «Верным путем экспериментирования»

В конце XIX в. в физике царила атмосфера уверенности и спокойствия.

Научная революция, начавшаяся еще в эпоху Возрождения, вступившая затем в век Галилея и Ньютона, увенчалась к концу XIX в. торжеством «новой» науки — классической физики. Четыре с лишним века создавалась «новая» физика.

И все это время наука была частным делом немногих. Порой одно открытие отделяло от другого целое поколение. Только самые смелые и удачливые из тех, «кто не только расходился во взглядах с древними, но также правильно поставил себе целью идти медленным, но верным путем экспериментирования», достигали успеха или способствовали ему. «И они шли этим путем, насколько им позволяла это краткость их жизни или множество других их дел, или ограниченность их состояния» [3, с. 252]. Эти слова принадлежат епископу Спрату, автору «Истории Королевского общества», изданной в 1667 г. В этой книге епископ Спрат впервые относит людей, занимающихся исследованием законов природы, к разряду философов, к разряду ученых. Уже была признана справедливой критика всей физической картины мира, доставшейся средневековью от античных времен. Уже Коперник создал гелиоцентрическую систему мира, потрясшую основы религиозного мировоззрения. Уже поплатился жизнью Джордано Бруно за продолжение проклятого церковью учения Коперника (Джордано Бруно родился в 1548 г., спустя пять лет после смерти Коперника). Кеплер, продолжая наблюдения Тихо Браге, открыл законы движения планет. Умирал ослепший узник «святой инквизиции» Галилео Галилей, обвиненный в ереси, вынужденный публично признать на позорном процессе 1633 г. требования инквизиции. В 1643 г. родился Ньютон. А естествоиспытатели только-только были отнесены к «третьему виду новых философов». Отдавая им при этом должное, епископ Спрат пишет, что многое уже сделано и что «сомневаться… можно только в отношении будущих веков. И даже им мы спокойно можем обещать, что они ненадолго будут лишены плеяды пытливых умов, ибо перед ними лежит так четко намеченный путь; ведь им достаточно только вкусить этих первых плодов и вдохновиться этим примером» [Там же].

В 1687 г. выходят в