избирали его на должность архонта-эпонима и агоранома, а под старость он был принят в коллегию дельфийских жрецов. Но основными занятиями Плутарха были наука и преподавание (чтение лекций или беседы) в кругу его родственников и друзей, имена которых постоянно встречаются в "Моралиях", — к одним из них он обращается в посланиях, а других делает участниками диалогов.

"Моралии" — не только автобиографический, но и ценнейший исторический источник. В них отражены почти все стороны жизни Греции I-II вв. н. э. — тогда уже римской провинции Ахайи: экономическое оскудение и запустение страны под гнетом налоговой системы и произвола римских чиновников, и в то же время — вековая слава древних культурных центров, привлекающая знатных гостей со всех концов империи.

Энциклопедическая образованность Плутарха видна во всех его сочинениях. Им использовано колоссальное количество источников в различных областях знания. Он часто прибегает к цитатам, и мы обязаны ему многими сведениями об утраченных произведениях греческой литературы.

В "Моралиях" можно отметить несколько основных тематических циклов:

1. Педагогический ("О воспитании детей", "О слушании", "Как юноше слушать поэтические произведения", "О музыке" и др.).

2. Политический ("Наставления об управлении государством", "Об изгнании", "К непросвещенному властителю", "О монархии, олигархии, аристократии и демократии", "Следует ли старику управлять государством?").

3. Естественно-научный ("О лике, видимом на луне", "О первом холоде", "Вопросы природы", "О разуме животных", "Низшие животные обладают разумом" и др.).

4. Религиозный ("Об Изиде и Озирисе", "Об ε в Дельфах", "Об исчезновении оракулов", "Почему пифия перестала говорить стихами" и др.).

Основную часть "Моралий" составляют все же сочинения собственно философские. Они содержат полемику со стоиками и эпикурейцами с позиций эклектически переосмысленного платонизма. Философско-этические темы касаются различных сторон человеческой психики — страха, суеверия, гнева, страдания. И, наконец, особую ценность представляют собой так называемые "антикварные сочинения" — собрание исторических курьезов и анекдотов, изречения знаменитых людей.

Чтобы создать наиболее полное представление о "Моралиях" — интереснейшем памятнике поздней греческой литературы, в настоящем сборнике публикуются из него произведения различной тематики.

Как юноше слушать поэтические произведения Πώς δει τον νέον ποιημάτων ακούειν^[1]

1. Известны, Марк Седатий, слова поэта Филоксена^[2], что самое вкусное мясо не похоже на мясо, а самая вкусная рыба не похожа на рыбу. Если мы согласимся с этим, мы уподобимся людям, у которых, как говорил Катон^[3], язык более тонко чувствует, чем сердце. А в философии — нам это совершенно ясно — самое привлекательное, убедительное и пленительное для нашей "зеленой" молодежи далеко от серьезных философских рассуждений. Ведь юноши не только читают побасенки Эзопа и поэтические бредни вроде Гераклидова "Абариса" и Аристоновского "Ликона"^[4], но еще и упиваются учением о душе, где примешана мифология. Поэтому мало следить, чтобы юноши не увлекались сладкой едой и питьем; надо еще приучать их к мысли, что при чтении и слушании они прежде всего должны искать целительное и полезное, а наслаждение при этом получать небольшими порциями, словно вкусную приправу. Зачем запирать все находящиеся в городе ворота, если через одни из них все-таки смогут проникнуть враги? Для юноши напрасно воздержание от наслаждений, если он как-нибудь случайно услышит хотя бы об одном. И если не обратить внимания на услышанное, то оно все больше будет влиять на разум и мысли и все вреднее и гибельнее будет для слушающего. А так как невозможно да и бесполезно удерживаться от чтения в таком возрасте, как мой Соклар и твой Клеандр, то мы должны наблюдать за ними со всем вниманием; руководство в чтении им более необходимо, чем сопровождение на прогулках.

Поэтому я написал и решил послать тебе то, о чем я недавно говорил в беседе о произведениях поэтов. Прими и прочти. Возможно, тебе покажется это не менее полезным, чем так называемые аметисты^[5] — камни, которые иные люди надевают во время пиршеств перед тем, как пить. Если так, то поделись всем этим с Клеандром. Таким образом ты оградишь от дурных влияний юношу, отнюдь не тупого и безразличного, но живого и наблюдательного. Прочтя эти наставления, он станет более восприимчивым.

Голова полипа-очень вкусное блюдо. И все же оно нарушает спокойный сон невероятно странными и страшными образами. Так и в поэзии содержится много приятного и полезного для молодой души, но не меньше и такого, что может смутить ее и внушить вздорные мысли, если слушанье не сопровождается правильными пояснениями. Ведь, по-видимому, не только о земле египтян, но и о поэзии можно сказать, что для тех, кто соприкасается с нею, она

Или:

Но люди неразвитые и неумные совершенно не воспринимают поэтических вымыслов. Симонид^[8] на вопрос: "Почему ты не обманываешь одних только фессалийцев?" ответил: "Для этого они слишком невежественны!".

Горгий^[9] называл трагедию обманом, где обманщик справедливее честного, а обманутый мудрее необманутого. Так что же лучше? Залепить уши юношам, как спутникам Одиссея, чем-то вроде твердого, сухого воска и заставить их плыть в челне Эпикура, избегая и обходя поэзию?^[10] Или подчинить суждения юношей правильному, как мы полагаем, ходу мысли? В этом случае мы отвлечем нашу молодежь на верный путь и воспрепятствует тому, чтобы наслаждение увлекало их в сторону вредного.

"Нет, и могучий Ликург, знаменитая отрасль Дрианта", вовсе не обнаружил здравого ума: когда многие стали напиваться и безобразничать, он вырубил кругом виноградные лозы вместо того, чтобы подвести ближе источники и, как говорит Платон^[11], усмирить беснующегося бога другим, отрезвляющим божеством. Ведь смесь воды и вина устраняет вредное, сохраняя вместе с тем полезное. Также и мы не должны ни вырубать, ни истреблять поэтической лозы муз. Бывают случаи, что поэзия, в погоне за одним только удовольствием и славой, не зная меры, с необузданной дерзостью и наглостью открывает нам свою фантастичность и неестественность. В этом случае мы помешаем ей и заставим ее замолчать. Когда же поэзия