Дэшил Хэммет. Худой мужчина
Эрл Стенли Гарднер. Окружной прокурор действует
I
Облокотившись о стойку в баре на Пятьдесят второй улице, я ждал, когда Нора закончит свой рождественский поход по магазинам. В это время какая-то девушка встала из-за столика, где сидели еще трое, и подошла ко мне. Это была миниатюрная блондинка, и одинаково приятно было смотреть и на личико, и на фигурку в зеленовато-голубом костюме спортивного покроя.
— Вы Ник Чарльз? — спросила она.
— Да, — сказал я.
Она протянула руку:
— Я Дороти Винант. Меня вы не помните, но отца моего помнить должны. Клайд Винант. Вы…
— А как же, — сказал я. — Я и вас теперь припоминаю, только тогда вам было лет одиннадцать-двенадцать, верно?
— Да, это было лет восемь назад. Помните, какие истории вы мне рассказывали? Что, и на самом деле все так было?
— Нет, скорее всего. Как отец?
Она рассмеялась:
— А я у вас хотела спросить. Знаете, мамочка с ним развелась, и мы знаем о нем разве только из газет — там иногда про всякие его штучки пишут. А вы с ним разве совсем не видитесь?
Мой стакан был пуст. Я спросил, чего ей хотелось бы выпить, она пожелала виски с содовой. Я заказал две порции и после этого ответил:
— Совсем не вижусь. Я давно переехал в Сан-Франциско.
Помедлив, она сказала:
— Я хочу повидаться с ним. Мамочка, конечно, закатила бы скандал, если бы узнала, но я все равно хочу.
— И что же?
— Там, где мы раньше жили, на Риверсайд-драйв, его нет, в телефонной и адресной книгах — тоже.
— Попробуйте через его адвоката.
Она просияла:
— А кто адвокат?
— Был такой Мак, Мак — и еще как-то… Точно — Маколей. Герберт Маколей. Контора в доме Сингера.
— Одолжите пятачок, — попросила она, пошла к телефону и вернулась с улыбкой. — Нашла. Он тут же, за углом, на Пятой авеню.
— Отец?
— Адвокат. Говорит, отца нет в городе. Пойду загляну к нему. — Она подняла стакан. — За воссоединение семей. Слушайте, а почему бы?…
Аста подпрыгнула и ткнулась мне в живот передними лапами. С другого конца поводка послышался голос Норы:
— Она замечательно провела день — повалила лоток с игрушками в «Лорде и Тейлоре», в «Саксе» облизала ногу какой-то толстухе, так что та от страха чуть в обморок не упала, и удостоилась ласк трех полицейских.
Я их представил друг другу:
— Моя жена. А это Дороти Винант. Ее отец как-то пользовался моими услугами, когда она была во-от такой крохой. Хороший человек, только с придурью.
— Я была им очарована, — заявила Дороти, имея в виду меня. — Настоящий живой сыщик. Я хвостом за ним ходила, все приставала, чтобы рассказал что-нибудь из своей жизни. Он мне жутко врал, но я каждому слову верила.
— Нора, у тебя усталый вид, — заметил я.
— И вправду устала. Давайте сядем.
Дороти заявила, что ей надо вернуться к своему столику. Она пожала руку Норе — мы, дескать, непременно должны заглянуть к ним на коктейль, живут они в «Кортленде», фамилия мамы теперь Йоргенсен. Разумеется, мы с превеликим удовольствием, и она тоже должна зайти нас проведать, мы остановились в «Нормандии» и рассчитываем побыть в Нью-Йорке еще неделю-другую. Дороти потрепала собаку по голове и отошла.
Мы нашли столик.
— А она ничего, — сказала Нора.
— На любителя.
Она усмехнулась:
— О-о, у тебя есть, оказывается, любимый тип?
— Да, такие тощие, долговязые брюнетки со зловредным ротиком — вроде тебя, милая.
— А как же та рыжая, с которой ты у Квиннов вчера куда-то уединился?
— Это уже глупо, — сказал я. — Она только хотела показать мне французские офорты.
II
На другой день мне позвонил Герберт Маколей.
— Привет! Я и не знал, что ты в городе, пока Дороти Винант не просветила. Не пообедать ли нам где-нибудь?
— Который час?
— Полдвенадцатого. Я что, разбудил тебя?
— Да, но это ничего. Может, лучше ты зайдешь к нам пообедать? Я с похмелья и не очень-то хочу вылезать… Договорились, в час.
Мы с Норой приняли по стаканчику, потом она отправилась в парикмахерскую, а я полез под душ, после чего приложился еще раз. В общем, когда телефон снова зазвонил, мне уже заметно полегчало.
— Можно мистера Маколея? — раздался в трубке женский голос.
— Он еще не приехал.
— Извините за беспокойство, но не будете ли вы любезны попросить его позвонить в контору, как только он приедет. Это очень важно.
Я пообещал передать.
Минут десять спустя прибыл Маколей, крупный, кудрявый, розовощекий малый довольно приятной наружности и примерно моих лет — мне сорок один, — хотя выглядел он помоложе. Он считался неплохим адвокатом. Когда я еще жил в Нью-Йорке, он несколько раз пользовался моими услугами и мы всегда отлично ладили.
Мы обменялись рукопожатиями, похлопали друг друга по спине, он спросил меня, как мне живется на свете, я сказал, что живется прекрасно, и спросил его о том же, он также ответил «прекрасно», и тогда я передал ему, чтобы он позвонил к себе в контору.
Отошел он от телефона с недовольной миной.
— Винант снова в городе, — сказал он, — и хочет со мной встретиться.
Я повернулся к нему, держа уже налитые стаканы:
— Ну что же, обед может и…
— Пусть уж лучше подождет Винант, — перебил он и взял один из стаканов.
— Он все такой же ненормальный?
— Тут не до шуток, — мрачно сказал Маколей. — Слыхал, наверное, его почти год продержали в лечебнице. Еще в двадцать девятом.
— Нет, не слыхал.
Маколей кивнул, уселся, поставил рядом стакан и слегка наклонился ко мне:
— Чарльз, а что замышляет Мими?
— Мими? Ах да, жена, бывшая жена. Не знаю. А она непременно должна что-то замышлять?
— Это ее обычное состояние, — сухо сказал он, а потом неспешно прибавил: — Жаль. А я думал, уж ты-то знаешь что-нибудь.
Вот так, оказывается. Я сказал:
— Послушай, Мак, я уже шесть лет не веду расследований. С двадцать седьмого года.
Он уставился на меня.
— Честное слово, — заверил я. — Через год после женитьбы умер отец жены и оставил ей лесопилку, узкоколейку и еще кой-чего. Я ушел из агентства, чтобы за всем этим присматривать. Да и в любом случае не стал бы я работать на Мими Винант, или Йоргенсен, или как ее там — всегда терпеть ее не мог, а она меня.
— Я и не знал, что… — Маколей оборвал фразу каким-то неопределенным жестом и поднял стакан. Прихлебнув, он сказал: — Просто любопытно было. Тут три дня назад, во вторник, звонит мне