- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (82) »
Ян Кохановский Избранные произведения
Ян Кохановский (1530—1584).
ТЕКСТЫ
ТРЕНЫ[1]
УРШУЛЕ КОХАНОВСКОЙ
Прелестному, утешительному, необыкновенному ребенку, который, проявив большие зачатки всех добродетелей и девичьих достоинств, внезапно, вопреки человеческим законам в свои недозревшие годы при великом и невыносимом горе своих родителей, угас. Ян Кохановский, несчастливый отец, своей самой любимой дочурке со слезами написал. Нет тебя, Уршуля моя!ТРЕН I
Потоки горьких слез, все плачи Гераклита,
Скорбь Симонидова, что тернием обвита,
И все страдания, и каждый вздох людской,
Ломанье рук и вопль, сплетенные с тоской:
Неситесь все в мой дом, в мое гнездо родное,
Чтоб девочку мою оплакивать со мною,
Ту девочку, что смерть так беззаконно вдруг,
Усладу дней моих, похитила из рук.
Не так же ли дракон, вокруг гнезда летая,
Соловушек берет и жадно их глотает,
Стремясь насытиться; а в это время мать
Щебечет, бедная, их рвется защищать;
Но тщетно! И она подвластна пасти зверя,
Сама, несчастная, едва спасает перья.[2]
Другие скажут мне: Бесплодно слезы лить?
Что ж не бесплодно там, где дышит власть земли?
Все суетно. Искать, где мягче, где спасенье,
Напрасно, — всюду гнет: жизнь наша — заблужденье!
Кто облегченье даст: скорбь, что всегда со мной,
Иль дерзкая борьба с природою земной?
ТРЕН II
Когда бы мог пером я веселить детей
И песни легкие слагать для их затей,
Я лучше бы сидел у детской колыбели
И песенки слагал, чтоб няньки детям пели,
И чтоб под песни их младенцы засыпали,
И слезы горькие под песни забывали.
Те безделушки петь полезней было б мне,
Чем то, к чему пришел — не сам: наедине
Над девочкой рыдать, над холмиком из глины
И сетовать на гнев жестокой Прозерпины.
Но разве выбрать смог я для себя удел;
Я первый путь отверг, когда в годах созрел
В борении с судьбой мой недозревший гений;
Второй же я избрал под бременем мучений.
Так тяжело теперь, так мысли нелегки,
Какая слава мне в грядущем от тоски?
Не думал петь живым, оплакиваю души,
И мой могильный плач мне только сердце сушит.
Но что же делать мне? Ведь счастье таково,
А мысли с чувствами зависят от него.
Закон бесправия! Ты все неумолимей,
Владычица теней, ты ненасытна ими!
Уршуля, так ли ты, в свой слишком ранний час,
Не научившись жить, должна покинуть нас.
Ты, не успев взглянуть на солнце молодое,
Ушла смотреть на мир, где ночь царит в покое.
Но лучше б не входить ей в этот мир дневной.
Рождение и смерть дана ей в час земной,
А вместо радостей, которые так ждали
Отца и мать, она оставила печали.
ТРЕН III
Ты мной пренебрегла, наследница моя,
И тесной для тебя отцовская земля
Казалась, чтобы ты смогла на ней резвиться,
Ни детский разум твой не может с ней сравниться,
Ни добродетели, не знавшие борьбы,
Но давшие ростки для будущей судьбы.
Веселие, слова и нежные приветы,
Лишь вами я живу, одной тоской согретый!
А ты уж не придешь, дитя мое, ко мне
И не уменьшишь грусть мою наедине.
Что остается мне, один лишь путь мне ведом,
По дорогим стопам идти туда же следом.
Там встречу я тебя в обители твоей,
А ты, ты шею мне ручонками обвей!
ТРЕН IV
Ты, смерть безбожная, глаза мне осквернила,
Когда узрел я смерть моей дочурки милой.
Я видел, ранний плод ты сорвала тайком,
Чтоб надрывалась грудь у матери с отцом.
Нет, никогда бы смерть без моего мученья
Не унесла б ее, без слез и огорченья,
И без тоски в груди, в какие бы года
Не вздумала б ее похитить навсегда;
Но я не чувствовал тогда бы боль такую,
Как вот теперь, когда я плачу и тоскую;
Ведь если бог хотел продлить ей жизнь вдвойне,
Как много радостей она дала бы мне!
Я кончил бы свой век, как требуют законы,
И смог бы я предстать пред ликом Персефоны,
Не ощутив тоски на жизненном пути,
Какую вот теперь я чувствую в груди.
Так Ниобея-мать, увидя мертвым тело
Ребенка своего, сама окаменела.
ТРЕН V
Всё в небо тянется под деревом олива
Вослед за матерью из-под земли стыдливо,
Еще без веточек и листьев восходя
Лишь тонкой порослью, как слабое дитя;
А срежет вдруг ее садовник торопливый,
Смешав с терновником и с буйною крапивой,
Увянет тотчас же и потерявши силу,
У материнских ног найдет себе могилу:
Так вот и у тебя, о дочь, судьба такая.
Ты, у родителей живя и вырастая,
Едва успев расцвесть, дыханьем смерти злой
Овеянная вся, у ног передо мной
Упала мертвая. Зачем, же, Персефона,
Ты поступила так жестоко, беззаконно.
ТРЕН VI
О Сафо польская,[3] певунья дорогая,
Тебе в приданое не только часть земная,
Но лютня звонкая должна бы перейти!
Ведь ты надежды луч зажгла в моей груди,
Слагая песенки и рта не закрывая,
Ты пела целый день, забот совсем не зная,
Как крошка-соловей в кустарнике зеленом
В тиши поет всю ночь над миром усыпленным.
Но рано замер звук, и жизнь твою губя,
Певунья нежная, вспугнула смерть тебя!
Ты не насытила моих ушей словами,
И вот за малость ту теперь плачу слезами.
Нет! уходя от нас, ты петь не перестала,
И мать поцеловав, ей жалобно шептала:
«Уж я не помогу тебе в труде твоем,
«О мать, за этот стол не сядем мы вдвоем,
«Тебе отдам ключи, а мне уж ехать надо,
«Покинуть отчий дом, где жизнь была отрадой.. .»
Так голос твой — и то, что в этот скорбный час
Припомнить не могу, — звучал в последний раз.
Внимала мать словам, — но в ней такая сила,
Что даже эта скорбь ей грудь не надломила.
Одежда скромная, что матерью хранима,
От дочери любимой.
К чему мой скорбный взор ты тянешь за собой
И давишь грудь тоской?
Уж тельце хрупкое не обовьет одежда —
И больше нет надежды! ..
Железный, крепкий сон замкнул ее в объятья.
К чему теперь ей
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (82) »