совсем не с медицинской точки зрения. Но ни один полицейский в мире не может запугать врача. Это можно было прочесть на его лице.

В первый раз я раскрыл рот:

— Ну-ка, скажите ему свое мнение, доктор!

Рядом с кроватью скрипнул стул. Кто-то склонился надо мной.

Это был плотный парень в сером костюме. Потом все поплыло у меня перед глазами. Я позволил уколоть себя и погрузился в благостное забытье. В моих владениях не было ни полицейских, ни белых больничных стен, — ничего, кроме красивых женщин с нежной кожей.

Мечты как каникулы — они быстро проходят. Пробуждение — паршивая вещь. Внезапно и резко, без всякого перехода, вернулась вся пакость.

Я уже не ощущал боли. Немного тянуло в руках и ногах, в местах, где наложили швы. Левая рука по-прежнему была прикована к кровати. Я мог чуть-чуть пошевелить ею, но не более того.

Мужчин теперь было трое. Двоих я уже знал — Райс, полицейский чиновник из Вашингтона, и Картер, один из самых удачливых шпиков министерства финансов. Третьим был огромный, плотный парень в мятом костюме. Таких, как он, я узнал бы где угодно — он принадлежал к избранной касте нью-йоркских полицейских. Он и не пытался скрывать, что ему это дело крайне неприятно.

Когда вошел доктор, он кратко представился: инспектор Джек Догерти. Имя было мне знакомо — один из самых способных полицейских Нью-Йорка. Свои задания он получал непосредственно от прокуратуры.

Черт возьми, они все-таки довольно серьезно ко мне относятся.

Доктор первым заметил, что я пришел в сознание. С характерной ухмылкой он попросил:

— Одну минутку, джентльмены.

Подошел ко мне. Привычно пощупал пульс, проверил реакцию зрачков.

— Как самочувствие?

— Примерно такое, как у людей с сорока миллионами в кармане.

— Да? И вы когда-нибудь начнете их тратить?

Я ухмыльнулся:

— В любом случае этим не займутся другие. Вы уже получили свое вознаграждение?

— Вы же слышали, что я сказал об этом Райсу!

— Понятно. А если серьезно?

— Ну, я, например, не могу позволить себе иметь «кадиллак».

— Вот и примите вознаграждение…

— Конечно, лет через десять после выхода на пенсию.

— Почему так раздраженно?

— А почему бы и нет? Боли есть?

— Немного. Кстати, что со мной?

Он пожал плечами:

— Легкое сотрясение мозга, рваные раны, ссадины, сломаны два ребра. Вначале мы опасались внутреннего кровотечения, но, видимо, обошлось. Вы счастливчик, Морган.

— Понятно. — Я зло рассмеялся. — Когда меня отпустят?

— В любое время, если только вы не будете возражать. Но если хотите, можете на пару дней задержаться.

— Для чего?

— С каждым днем надо считаться. Говорят, кормят здесь все же лучше, чем в тюрьме.

— Да, но они там уж наверняка не будут вливать суп через трубочку, да и подкладного судна у них нет.

— Как вам угодно. Для миллионера выбор не так уж велик, не правда ли?

— Здесь я с вами согласен.

Остальные трое стояли вокруг моей кровати и рассматривали меня, как жука на булавке.

Когда доктор выпрямился, надо мной склонился Райс:

— Ну?

— Друзья, только не переутомляйтесь!

Все трое выглядели подавленно и озлобленно. Инспектор Догерти сжал зубы, с трудом сдерживаясь, лицо Картера исказила гримаса, как будто он разбил тухлое яйцо.

И только Райс оставался неподвижным. Тихо, но с нажимом он заговорил:

— История еще не закончилась, Морган. Напротив, она только начинается. А в конце вы будете трупом или… Удача может улыбнуться каждому, но при длительной игре в выигрыше всегда остается банк!

Здание не бросалось в глаза. Внизу были полупустые мелочные лавки, наверху два этажа квартир, к тому же нежилых. Эту местность городские власти определили под так называемую зону оздоровления. Машина, на которой нас привезли, принадлежала городскому таксопарку — поблизости стояла дюжина подобных. Если нас кто-то и заметит, то наверняка примет за уполномоченных по городскому планированию, которые хотят еще раз осмотреть местность. Вот тут-то он очень сильно ошибется. Из всей нашей маленькой группы лишь инспектор Догерти и его помощник — тоже в штатском — находятся на службе города Нью-Йорка. Остальные, кроме меня, прикатили прямехонько из Вашингтона, Они вели себя словно высшие армейские чины, собравшиеся на штабное совещание. В общем-то подобное сравнение не так и абсурдно. Каждый из них был шефом важного отдела и подчинялся непосредственно Белому дому. Если дело сорвется, с них снимут голову.

Я был белой вороной в этой компании. Они, правда, пытались скрыть с вое отвращение, но я затылком ощущал злые взгляды. Я сидел отдельно от них в углу, чтобы, упаси Бог, не подумали, что принадлежу к избранному кругу. Я был для них куском дерьма, но… необходимого. Они напоминали пугливых девственниц, которым надо насадить на крючок мерзкого червяка, чтобы поймать большую аппетитную рыбу.

Никто меня не представлял, да это было и излишне. Шефом почтенного собрания был Кэвин Вулерт, своего рода суперагент Госдепартамента. Ему не нравилось, что я знаю всех этих людей, но, учитывая род моих занятий, он понимал, что многое зависит именно от личных сведений о конкретных лицах. Вулерт был достаточно хитер, чтобы скрывать свою враждебность, хотя это давалось ему нелегко. Поэтому он был подчеркнуто вежлив, над чем я внутренне потешался.

— Мистер Морган, вы, конечно, удивлены и не понимаете, что бы все это значило?

Этого я уже не мог вынести.

— Безусловно, удивлен. Я, заключенный, выдернут из тюрьмы, одет с иголочки, да еще и в обществе яйцеголовых. Если вас интересует мое мнение, то это не что иное, как новая попытка вернуть ваши сорок миллионов.

Кто-то кашлянул. Вулерт осуждающе посмотрел на него.

— Забудем на время эту тему.

— Премного благодарен.

— Итак, к какому сроку вас приговорили?

Я пожал плечами — будто они не знают.

— Тридцать лет. Если я их, конечно, отсижу.

— Оставьте шутки при себе.

— Да? А что я потеряю?

— Возможно, несколько лет из тридцати.

Разговор принял неожиданный оборот.

— Тогда спрошу по-другому: а что выиграю?

Собравшиеся многозначительно переглянулись, Вулерт постучал карандашом по столу. Воцарилась мертвая тишина.

— Дайте мне высказаться, мистер Морган. Мы знаем, кто вы, нам в деталях известен весь ваш жизненный путь: детство, учеба в колледже, пережитое на войне и так далее. На вас есть досье, в котором не упущено ничего.

— Кроме одного, пожалуй, — добавил я, с трудом выдавливая слова.

— Правильно, кроме одного — ваших особых способностей.

Я знал это состояние и ненавидел его. Как будто холодный ветерок обдувал мой