взорвать — это и дурак сумеет. А ты партию создай, людей просвети, почву подготовь. Тогда глядишь, и до штыков дойдет, и до танковых атак. Да что говорить?! Ты ж и сам все знаешь — сколько раз с Колесовым про это калякали.
— Помню, — подтвердил Калян. — А ты щас куда сам-то? Или не решил еще?
— Сейчас домой поеду, — отозвался взводный сделавшись разом грустнее и спокойнее. — Родителей хочу повидать. Живы ли, нет — не знаю
— сколько лет прошло! Да потом жену найти, сына тоже. Большой уже, на будущий год шестнадцать исполнится. Я ж его двенадцать лет не видел — поди, и не помнит меня. Только вот денег на дорогу где достать — ума не приложу.
— Достанем! — заверил браток, выливая в себя остатки пива. — Щас у мужиков по точкам настреляем, и на билет, и на жратву, и на выпивку наберем.
— Да ну, не надо, — неуверенно попытался было возразить Чопик.
— Как потом отдавать станешь?!
— Отдам! — хитро прищурившись, успокоил его старый товарищ. — Я за день раз в десять больше имею. Если бы не пил, давно бы уже на машине ездил. Пойдем!
Он поднялся из-за стола; расплатившись с подскочившей сбоку официанткой, надел свой треух и направился к выходу, увлекая за собою замешкавшегося краскома.
— Ты только это, как доедешь, как устроишься, сразу мне напиши. Адресочек я тебе дам, где мы с мужиками на хате обретаемся.
— Напишу. Обязательно напишу, — заверил Ермаков растроганно. — И в гости позову, если есть куда. Приедешь?
— Приеду! — хитро, едва заметно улыбнулся в бороду Калян. — Есть тут кой-какие задумки на будущее, надо будет собраться — обмозговать. А то надоела такая жизнь, осточертела — ну ее к лешему! Пора дело делать!
Крепко обнявшись, друзья зашагали к ближайшей автобусной остановке.
Дождь уже кончился. Кругом суетливо сновали, осторожно поглядывая на хмурое небо, прохожие и не спеша складывали зонты. С ревом проносились мимо автомобили. Шумел и гудел на разные голоса уставший за день миллионный муравейник. На небе ветер лениво трепал заслонившие от копошащихся на земле людей-муравьев белый свет большие серые тучи. В образовавшиеся прорехи робко заглядывало уже веселое и скромное солнышко. Но в воздухе все еще пахло озоном. И все: люди на земле, и ветер на небе, и солнце, и сами тучи — понимали, казалось, всю хрупкость и ненадежность установившегося затишья. Понимали и не торопились ссориться друг с другом, напряженно прислушиваясь к глухим, едва различимым где-то далеко за городом громовым раскатам. И замирали в оцепенении, не в силах определиться окончательно. И не чувствовали приближающейся новой грозы.
Автор выражает особую признательность Виталию Геннадьевичу Кобзеву, вдохновившему на написание данного произведения, Александру Вениаминовичу Боброву — лучшему верстальщику всего Северо-Запада, Ольге Анатольевне Моськиной, работающей под псевдонимом Асет Кор, — единственному иллюстратору, сумевшему постичь суть написанного.
Отдельная благодарность и низкий поклон Валентине Казимировне Чернышевич — человеку, чье бескорыстное участие позволило воплотить в реальность весь проект.
Дождь уже кончился. Кругом суетливо сновали, осторожно поглядывая на хмурое небо, прохожие и не спеша складывали зонты. С ревом проносились мимо автомобили. Шумел и гудел на разные голоса уставший за день миллионный муравейник. На небе ветер лениво трепал заслонившие от копошащихся на земле людей-муравьев белый свет большие серые тучи. В образовавшиеся прорехи робко заглядывало уже веселое и скромное солнышко. Но в воздухе все еще пахло озоном. И все: люди на земле, и ветер на небе, и солнце, и сами тучи — понимали, казалось, всю хрупкость и ненадежность установившегося затишья. Понимали и не торопились ссориться друг с другом, напряженно прислушиваясь к глухим, едва различимым где-то далеко за городом громовым раскатам. И замирали в оцепенении, не в силах определиться окончательно. И не чувствовали приближающейся новой грозы.