войны я вывез Коллекцию в безопасное место на материк. А сам служил цензором – я известный лингвист. Когда война закончилась, я понял, что не заинтересован в том, чтобы содержать Уорн-Хаус. Он был слишком велик для меня. Да ещё трудности с прислугой – в общем, меня это больше не интересовало. Мне сообщили, что дом превосходно подходит для преобразования его в загородный клуб. Создали синдикат для покупки, и я перешёл жить в пристройку. У меня есть несколько акций, и я сохранил свой старый кабинет, расположенный на той же стороне дома, что и пристройка, и находящийся справа от двери, которая открывается в застеклённый проход. Короче говоря, мы с секретарём постоянно обедаем в клубе, и я сохранил свой кабинет, но Коллекция находится в пристройке, и мы оба ночуем там же. Из клуба для уборки приходит женщина, но она никогда не остаётся без присмотра. Это одна из обязанностей моего секретаря – постоянно наблюдать за ней.

Мисс Сильвер привыкла к клиентам, которые подробно излагали второстепенные детали, потому что оттягивали момент, когда нужно сказать нечто неприятное. Тёмно-синяя полоска закончилась, она вернулась к лимонно-жёлтой.

– Вы выразились предельно ясно, мистер Брэйдинг. Вы приняли все описанные вами меры предосторожности, но остаётся человеческий фактор. Это здание, в котором вы живёте со своей Коллекцией, само по себе не удалено от других, но изолировано самой природой принятых вами мер. И в этой изоляции вы пребываете вместе с другим человеком. Моё внимание естественно сосредотачивается на этом человеке, вашем секретаре. Кто он такой, кем были его предшественники, и как долго он служит у вас?

Льюис Брэйдинг откинулся на спинку стула и забросил ногу на ногу. Легчайшая улыбка скользнула по его губам.

– Именно так. Ну, вот вам и суть дела. Его зовут Джеймс Моберли, ему тридцать девять лет. Он начал жизнь при скромных обстоятельствах, получил стипендию, занялся экспериментальной химией и принял участие в ряде остроумных мероприятий мошеннического характера.

– Боже мой! – проронила мисс Сильвер, продолжая вязать.

Пальцы Льюиса Брэйдинга начали выстукивать какую-то мелодию на листьях аканта. Он не то, чтобы улыбался, но выглядел довольным.

– Его нанял человек, участвовавший в совершении ряда мошенничеств. Ювелирные изделия были украдены, а некоторые камни заменены мастерски изготовленными копиями. Всё это выяснилось во время войны. Главарём был француз, действовавший из Парижа. Он исчез во время падения Франции. Это дело прошло через мои руки, когда я служил в цензурном ведомстве. Я занялся прицельным наблюдением за течением аферы. Джеймс Моберли служил в армии – но, кажется, не поднимался выше, чем клерк на базе. Я следил за ним, и когда его демобилизовали, предложил ему работу в качестве моего секретаря. Это вас удивляет?

Мисс Сильвер серьёзно кивнула:

– Я полагаю, что вы ожидали подобной реакции с моей стороны.

Брэйдинг сухо рассмеялся.

– Несомненно. А теперь я приведу свои причины. Джеймс Моберли обладает техническими навыками, необходимыми для моих экспериментов. Они не так широко известны, как вы можете предположить. Он прошёл хорошую школу мошенничества у месье Пуассона, известного среди своих преступных соратников как Poisson d'Avril. Полагаю, что здесь имеет место принцип lucus a non lucendo^[6]>, так как он был отнюдь не дураком.

Мисс Сильвер, выглядевшая, как гувернантка, которая хвалит воспитанника, пробормотала:

– Poisson d'Avril, конечно же, является французским эквивалентом первоапрельского дурака – жертвы розыгрыша.

Лёгкая кислая улыбка сменилась столь же лёгким недовольным поджатием губ. Мистеру Брэйдингу показалось, что его поставили на место, но он не мог поверить, что собеседница именно так и намеревалась поступить. Взгляд мисс Сильвер оставался мягким и вопросительным. Брэйдинг продолжил:

– В дополнение к техническим способностям Моберли я считал, что его предыдущие деяния дадут мне полезную власть над ним. Он никогда не привлекался к ответственности, и не будет, пока посвящает себя работе на меня, но если он хоть чуть ошибётся, если хотя бы малость злоупотребит своим положением, то подвергнет себя риску судебного преследования.

Мисс Сильвер повторила: «Боже мой!». Хлопотливые спицы на мгновение застыли посреди полоски лимонного цвета. Она заметила:

– Мне кажется, что вы вступили на очень опасный путь.

Серые брови поднялись. Брэйдинг рассмеялся.

– Он не убьёт меня, – бросил он. – Признайте наличие у меня пусть даже небольшого интеллекта. Если со мной что-нибудь случится, досье Джеймса Моберли попадёт в руки моего кузена Чарльза Форреста, который также является моим душеприказчиком. Если он не убедится в том, что всё безукоризненно честно, досье отправится в полицию. Существует письмо с моим завещанием и распоряжением на подобный случай, и Джеймсу Моберли это известно.

Спицы мисс Сильвер снова зашевелились. Она не проронила ни слова. Для любого, кто знал её, стало бы очевидным её неодобрение.

Если мистер Брэйдинг и не понял этого, то только потому, что ему и не приходило в голову, будто имеется повод для неодобрения. Более того, он был очень доволен и собой, и изобретённым способом для обеспечения верности своего секретаря. И даже ожидал аплодисментов.

– Неплохая идея, не правда ли? У меня есть кнут, и он о нём знает. Пока Моберли остаётся честным и выполняет свою работу, я хорошо ему плачу, и ему не на что жаловаться. Личная выгода, понимаете ли. Это самый мощный мотив из всех существующих. Он диктует ему необходимость быть честным и выполнять работу по моему вкусу. И сильнее мотива не придумаешь.

Мисс Сильвер достигла конца ряда. Затем произнесла исключительно веско:

– Вы вступили на опасный путь, мистер Брэйдинг. Я думаю, вы и сами это осознаёте, иначе бы вас здесь не было. Почему вы пришли ко мне?

Он внезапно нахмурился.

– Я не знаю. Я был – как бы это выразиться – одержим. Да, пожалуй, это подходящее слово, – повторил он с ударением, – одержим ощущением, что за моей спиной что-то происходит. Я не слабонервный и не впечатлительный, но у меня такое чувство. Если для этого есть основания, я хотел бы знать, какие. Если нет – ну, я бы хотел увериться в этом.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Вы ничего не испытываете, кроме ощущения?

Она видела его колебания.

– Я не знаю… возможно… наверно, нет. Я думал… – Он замолчал.

– Пожалуйста, будьте откровенны со мной, мистер Брэйдинг. О чём вы подумали?

Он посмотрел на неё сначала с любопытством, а затем более пристально.

– Один-два раза мне показалось, что я сплю слишком крепко, и я просыпался с ощущением, что произошло нечто.

– Как часто это случалось?

– Два или