полведра, притащила на второй этаж к своим туалетам и только было собралась работать, как дно у ведра бац – и отвалилось, – возбужденно, заговорщицким тоном рассказывал Борис Федорович, пылко оглаживая свою плешку. – Все ляжки себе молодые испортила, в больницу увезли, бедную. Все теперь, аля-улю! Кто ее с такими ляжками замуж-то возьмет?

Загреба не мог успокоиться после этого случая. Все строил планы, как добыть и вынести этой кислоты условно честным способом, рассекречивая нам свои планы на предмет их совместного обсуждения для поиска наименьшего риска.

– Ты что, совсем больной на голову стал? На кой тебе дома эта гадость? Только ее у тебя для полного счастья не хватает! – стали мы выговаривать ему свой протест. – Давай кончай-ка ты с этим делом, по-дружески предупреждаем! А может, ты преступление какое готовишь? – больше всех распалялся Серега, имеющий хорошую практику вылуплять глаза на своих оппонентов. – Может, ты своему вредному соседу, который каждый день шурупы у тебя просит, в морду хочешь этой отравой плеснуть? – выдумывал и приписывал он Загребе для разнообразия жуткие варианты преступлений. – Может, ты притворяешься тут перед нами хорошеньким-то, а сам террорист поганый? Давайте, мужики, сдадим его охране! Пусть в тюрьме посидит годика три. Может, одумается.

– Ты что, Сырожа? Как ты мог обо мне так плохо подумать? Мы ж с тобой больше пяти лет знакомы! – испуганно лепетал в ответ пузатенький мужичок. – Понял я все! Действительно, зачем мне эта гадость?

Сказать-то он сказал, да только никто ему уже не верил. И решили мы проучить Загребу, чтоб на всю оставшуюся жизнь отбить у него эту пагубную страсть. Идея была моя, но как разыграть Загребу, чтобы у него не было ни тени сомнения? Это мог сделать только наш артист Сырожа. Ему все верили, хотя он уже по сто раз обманывал каждого из нас, глядя прямо в глаза с таким выражением лица, что никто не смог бы даже усомниться в его искренности. Умение красиво и правдиво врать – это талант, который он выработал за время жизни, постоянно тренируясь на своих друзьях.

– Слышь, Загреба, у тебя резиновой перчатки нет случайно? – подкатил как-то однажды к несуну Серега.

– Есть вроде, сейчас посмотрю! А тебе зачем? – сразу забегали глазенки у загребущего колобка.

– Да вот, клея надо налить! – как бы нехотя, с задумчивостью на лице, проговорил артист. – Кореш один, слесарь с пластавтоматов, посоветовал кухонную табуретку ихним клеем склеить, а то у меня вся расшаталась.

– Что, такой хороший клей? – хитро улыбаясь, начал выпытывать у него подробности плешивый метр с кепкой.

– Ты че, все клеит! Пятнадцать минут – и готово! Намертво! Даже железяки клеит, – понесло Серегу вживаться в роль. – Рассказывал, что кто-то у них губки тисков этим клеем намазал и закрутил. Все, кабздец, тиски в металлолом выкинули, разжать не смогли, – правдиво врал он сивым мерином. – А еще, говорит, позавчера у них два лома нечаянно крест-накрест намертво склеились.

– Как это – нечаянно? – аж пританцовывая на месте от любопытства, спрашивал Загреба.

– Да вот, кто-то там лом на пол бросил, а на него пару капель этого клея пролилось. Потом сверху второй лом шваркнули, – с серьезной миной сочинял мастер фантастических сюжетов по ходу пьесы. – На следующее утро пришли, а ломы так буквой «х» склеились, что кувалдами полчаса со всей дури целым персоналом колдыбашили. Все ломы буквой «зю» изогнули, а разбить не смогли. Автогеном пришлось.

– Эх, ай-яй! Классно! – восхищался доверчивый воришка. – Слышь, Сыроженька, у меня тоже дома все табуретки расшатались. И столы со шкафами – все ходуном что-то ходить стало, – заискивающе улыбался он, предвкушая возможность получить очередной кусочек счастья. – А не мог бы он и мне маленько отлить? Литра два-три хотя бы?

– Ха! Куда тебе столько? На две жизни хватит! – добродушно засмеялся артист, почувствовав, что сыгранная роль почти удалась. – Его на табуретку надо-то всего со спичечную головку. Не-е, стока не даст! Ты че каким беззастенчивым стал?

– Ну ладно, ладно, сколько даст, че уж тут! На вот тебе две перчатки! Я вынесу, а потом отолью тебе сколько надо. У меня дома как раз пузырек из-под валидола пустой валяется.

– Ага, лады! А как выносить будешь? – активно интересовался подробностями Серега для детального планирования будущей авантюры.

– На этот счет можешь не беспокоиться! У меня на всех трусах с внутренней стороны карманы имеются – жена нашила. Главное, надо через проходнушку в самый час пик идти, когда вся толпа ломиться будет. Они в это время меньше шмонают. Ты впереди, я за тобой, как всегда, – быстренько набросал стратегию и тактику опытный мошенник. – Надо же – пятнадцать минут! Ломы склеивает! Вот это клей!

Была уже середина осени, почти каждый день шли дожди. Мы поменялись с Серегой зонтами, я отдал ему свой, с острым наконечником. В проходной, как всегда, была толкучка – задние напирали трудовыми мозолями на передних, те упирались животами в застопоренную вахтером вертушку. Серега улучил момент и как бы ненароком ткнул Загребу прямо в пах острием моего зонтика.

– А-ай, Сыроженька! – Борис Федорович вскрикнул так, словно его проткнули насквозь в самом жизненно ценном месте. А когда вдобавок его сильно прижали к вертушке, и в паху у него что-то с треском лопнуло, на лице бедолаги Серега впервые в жизни увидел настоящий ужас. Но Загреба, понимая, что на кону практически стоит его судьба, смог быстро взять себя в руки и сразу взглянул на часы. Пошел отсчет времени! Когда вышел из проходной наш шестой, Федорович взмолился:

– Все, братишки, жить мне осталось всего… двенадцать минут! Спасите ради бога! Че делать-то, куда бежать? Господи, за что? – чуть не плача, растерявшись, заголосил Загреба.

– Надо добежать до ближайшего подъезда. Может, еще успеем, – скомандовал Серега, едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть от смеха. Со спринтерской скоростью мужичок за пятьдесят лидером прибежал к подъезду ближайшей пятиэтажки.

– А-а! Закрыто! Восемь минут осталось. – Он побежал в следующий подъезд, который тоже был закрыт. Только в последнем, четвертом подъезде мы, все промокшие под дождем, встали в кружок, в середине которого быстрее солдата раздевался до гола бедный несун. Словами не передать, это надо было видеть.

– Быстрее, братцы, мне хотя бы дырку оставить для посикать! – умолял нас старший член бригады, полностью разгонишавшийся, стоя босиком на холодном, грязном бетонном полу, переминаясь с ноги на ногу.

Серега все заранее продумал, помог надеть Загребе на руки резиновые перчатки. «Давай, напяливай, говорю, – приказывал он, – а то