заулыбалась Зоранна. — Одолжите двадцать три тысячи кредиток?

Джерри хмыкнул и смерил Зоранну оценивающим взглядом.

– Милочка, если б ты тратила на здоровье половину того, что на финтифлюшки бросаешь, — прошипел он, — у тебя бы этой проблемы не было, а?

Джерри Зоранне никогда не нравились — та еще мразь. И действительно, из всех коммерческих типов именно джерри-клонов чаще всего приходилось забивать in vatero, учитывая их повышенную социопа-тию. Зато там, где требовались цепные псы, они не знали себе равных: основной контингент в десантных войсках Протектората составляли именно джерри. Этот, однако, служил охранником в оптовом торговом комплексе, о чем свидетельствовала нашивка «ГОНИМ-НЕ-ПУСКА-ЕМ» на его серой кепке.

– Ладно, куда едешь? — спросил он.

– 40-П, — услужливо сообщила она.

Сверившись с дисплеем, пассажиры буквально взвыли.

– С такой скоростью я до дома и за час не доеду, — заявил джерри.

– Еще раз извините, — защебетала Зоранна, — но все нижние лифты на ремонте. Тем не менее если все здесь согласятся сначала отвезти меня…

В лифте немедленно стало шумно: пассажиры нашептывали что-то своим поясам или нажимали кнопки.

– Правило отменяется, — объявил лифт. Но вместо того, чтобы направиться вниз, как предполагала Зоранна, он остановился на ближайшем этаже и распахнул двери. Люди торопливо покинули кабину. Зоранна мельком увидела роскошь 223-го этажа: блеск хрусталя и стекла, высокие арочные своды коридоров, вдали — круговые дорожки с толпами бегунов и конькобежцев. Какая-то евангелина, ласково и сочувственно взглянув на Зоранну своими карими щенячьими глазами, прикоснулась к ее руке и выскользнула наружу.

Однако джерри остался в кабине и удержал своих спутников — двоих Иванов.

– Пускай не думает, будто всех перемудрила, — заявил он.

– Скоро матч начнется, — возразил один из Иванов.

– Посмотрим его здесь, — отрезал джерри.

Иваны Зоранне нравились. Душевные люди, не то что джерри — правда, не всегда знаешь, чего от них ждать…

Многозначительно переглянувшись, иваны подхватили джерри под руки и силком выволокли из лифта.

Двери закрылись. Наконец-то оставшись одна, Зоранна с облегчением расправила плечи.

– А теперь, Жучок, — сказала она вслух, — решение принято единогласно. Так что удали файл о моей инвалидности и заплати сколько положено, чтобы спустить нас вниз без остановок.

Отключив тормоз, лифт упал примерно на двести шестьдесят этажей. У Зоранны зазвенело в ушах.

– Думаю, Жучок, ты кое-что узнал, — сказала она, имея в виду разные типы лифтов.

– Так точно, — отозвался Жучок. — Я узнал, что аневризма головного мозга развилась у вас в календарном возрасте пятидесяти двух лет и что с того времени вы дважды омолаживали головной и спинной мозг. Я узнал, что средний биовозраст ваших органов — тридцать пять лет. Старше всех — лимфатическая система: шестьдесят пять лет. Моложе всех — сердечно-сосудистая: двадцать пять лет.

– Ты залез в мою медицинскую карту?

– Так точно.

– Я тебе велела только один файл достать, а не все сразу!

– Вы велели мне отпереть ваши архивы. Задача Жучка — узнать вас поближе.

– Что ты еще прочел? — лифт плавно затормозил на 40-П и открыл двери.

– Я просмотрел ваши дневники и рабочие записи, собрание ваших статей, досье расследований, всю корреспонденцию, юридические документы, сведения о премиях и отзывах, несколько мультимедийных альбомов с выдержками из прессы, характеристики из учебных заведений. В данный момент исследую ссылки на вас в публичной сети.

Зоранна была в шоке. Однако она понимала, что впусти она Жучка в свои архивы раньше, он давно бы осуществил эту фазу импринтинга.

Следуя указаниям Жучка, она отправилась искать квартал Нэнси. На 40-П коридоры были окрашены в унылые цвета и озарены резким светом искусственных ламп: под землей биолюмы жить не могли. Ни прогулочных зон, ни парков, ни магазинов. Вентиляторы, снабжавшие этаж ледяным воздухом, не могли победить дух затхлости.

Оказавшись в коридоре Нэнси, Зоранна увидела, что одна из дверей открылась; из нее вышли два человека и направились навстречу Зоранне. Они двигались, характерно подволакивая ноги, как люди, вконец запустившие свой организм, и были одеты в темную, поношенную одежду. Когда они прошли мимо Зоранны, та увидела, что они плачут: слезы струями текли по их сморщенным щекам. С тревогой Зоранна отметила, что вышли они из квартиры ее сестры.

– Ты уверен, что нам сюда? — спросила она, замешкавшись перед дверью с табличкой: 40-П Г6879.

– Так точно, — отозвался Жучок.

Зоранна поправила прическу и одернула юбку.

– Дверь, сообщи, что я пришла.

– Будет сделано, — отозвалась дверь и отъехала в сторону. На пороге, поддерживаемая алюминиевыми «ходунками», стояла Нэнси.

– Зо, милая! — произнесла она, протягивая сестре одну руку, а другой цепляясь за косяк, чтобы не упасть.

Перед тем как обнять младшую сестру. Зоранна на миг замялась, рассматривая ее. Нэнси вконец опустилась. Волосы поредели и поседели, в бледном лице — ни кровинки, а растолстела она минимум вдвое. Когда они поцеловались, Зоранна заметила, что от сестры пахнет не только духами с ароматом лилий, но и чем-то кислым.

– Вот уж сюрприз так сюрприз! — заговорила Нэнси. — Что же ты мне не сообщила, что приедешь?

– Я тебе сообщала. Несколько раз.

– Правда? Ты звонила? — опечалилась Нэнси. — Я же ему говорила, что домкомп барахлит, а он не поверил.

За спиной Нэнси возник респектабельный мужчина с огромной копной серебряных волос.

– Кто это? — вопросил он властным баритоном. Оглядел Зоранну. — Полагаю, вы Зо, — провозгласил он. — Какое счастье!

Обойдя Нэнси, он крепко обнял Зоранну и запечатлел на ее шеке пылкий поцелуй. Незнакомец был выше ее на голову.

– Я Виктор. Виктор Воль. Заходите, пожалуйста. Ох, Нэнси, неужели твоя сестра так и будет стоять в коридоре? — и он увлек обеих женщин в квартиру.

Зоранна была готова увидеть небольшую комнату — но это была настоящая конура. А мебель? Зоранна предполагала, что сестра обходится находками с помоек. Но полная комната больничных коек?! Зоранне потребовалось несколько минут, чтобы осмыслить увиденное. В гостиной площадью три на пять метров разместилось две дюжины кроватей: половина на полу, а остальные, перевернутые, на потолке. Только тут Зоранна поняла, что перед ней голограммы. Каждая кровать представляла собой отдельный «кадр», транслируемый из другого места. Кадры чуть-чуть накладывались друг на друга, образуя своеобразные «снежинки» из шести кроватей, на них лежали тяжелобольные. Гостиная не была освещена — только сквозь голограммы просачивался свет разномастных ламп. Настоящей