вы сами… – тут Мила буквально задохнулась от душившего ее возмущения. – В общем, вы меня поняли.

– В общем, понял, – спокойно сказал дикарь, – я буду курить в купе и не лезьте ко мне со всяким там разговорами.

– Больно надо было, – фыркнула Мила, – и где, наконец, мой чемодан!

Дикарь молча поднялся, потянулся куда-то наверх и из недр купе появился ее чемодан.

– У вашего чемодана колесико отвалилось.

– Знаю, – огрызнулась Мила. Ей сегодня то и дело говорят про это злосчастное колесико, и что, скажите, она может с этим поделать?

Дикарь пожал плечами, и улегся на свое место.

Да, похоже, что просить его выйти, чтобы она смогла переодеться – гиблое дело.

Громко сопя, Мила выудила из глубин чемодана необходимые вещи, достала сумку с продуктами, которые заботливо приготовила для нее мама, закрыла чемодан и, схватив шорты, майку и маленькую сумочку, где хранились все ее документы и деньги, вышла из купе.

Мерно постукивали колеса и поезд плавно плыл по рельсам. За окном менялись пейзажи. Начинало смеркаться. В животе у Милы громко заурчало, и она воровато оглянулась на дикаря. Вот уже второй час он лежал на своем диванчике и усердно делал вид, что спит. Мила отчего-то точно знала, что он именно делает вид, а не спит, и сейчас он совершенно точно слышал неприличное урчание в собственном Милином животе. Мила вздохнула, есть хотелось зверски, просто до неприличия как хотелось, но есть при дикаре ей почему-то было неудобно. Как бы сильно она не была зла на него, но оставить человека голодать, а, судя по всему, еды у него никакой с собой не было, ну а питаться в вагоне-ресторане дикарю явно не по карману, она просто не могла.

Мила открыла сумку, и выложила на чистенький столик, покрытый белоснежной скатертью, пластмассовый лоток с фирменными мамиными котлетками, достала аппетитные пупырчатые огурчики и помидорчики, похожие на маленькие сливки, из родительского сада-огорода, и целую булку еще пахнущего ржаного хлеба. И в купе сразу же запахло домашней едой. Аккуратно все нарезав и разложив по пластмассовым тарелочкам, Мила довершила композицию белоснежными салфеточками и вздохнула.

– Вы спите?

Тишина.

– Так вы спите или нет? – Мила нагнулась над дикарем, чтобы убедиться, что он притворяется. – Э-эй!

– Что вам от меня надо?

Мила отшатнулась от резкого грубого ответа, как от пощечины.

Может плюнуть на него? Пусть голодает себе! Но тут же подумала: «Это он от голода такой злой, дикарь же не знает, что я ему поесть хочу предложить».

– Давайте поедим, – мирно сказала Мила, – мама мне таких вкусных куриных котлеток сделала, просто пальчики оближешь. Что голодом то сидеть!

Тишина.

– Да ладно вам. Что вы как барышня дуетесь? Мужчину, между прочим, шрамы только украшают!

– Что за ерунду вы несете? – дикарь резко сел, и оказался лицом к лицу с Милой.

– Ну вот, хоть живой. Так что, кушать будем?

Он внимательно, слегка прищурив глаза, смотрел на Милу.

От темно-карих, почти черных глаз расходилась легкая светлая паутинка. И Мила подумала, что, наверное, он совсем недавно был в далекой жаркой стране, где явно не щадил свою кожу и не прятался от палящего солнца. Кожа на лице была обожженной солнечными лучами и загрубевшей, на губах виднелись уже заживающие трещинки.

«Настоящий дикарь!»

Наверное, сейчас собственные Милины глаза горят точно так же, как и глаза проводницы Путиловой.

Интересно, откуда он? Может его похитили, и он долгое время провел в страшном плену, и теперь возвращается домой? Его, наверное, пытали…

– Ладно, – резко сказал дикарь и Мила, покраснев, отпрянула.

Дикарь жадно уплетал аккуратные шарики куриных котлет, и обильно закусывал пупырчатыми огурчиками и хлебом.

– Вкусно? – спросила Мила, дожевывая свою котлетку.

– Угу, – не отрываясь от еды, пробубнил дикарь.

– Это моя мама готовила. Она у меня вообще знатный кулинар.

– В ресторане, что ли работает? – не внятно спросил дикарь, и потянулся за очередной котлеткой.

– Почему в ресторане? – не поняла Мила. – Нет, она у меня учитель, правда, уже на пенсии. Так вот она такие пироги печет с капустой, просто закачаешься, а солянка какая даже слов нет, а еще тортики, печенки всякие там, котлетки. Думаю, что по мне видно.

– Что видно? Пирожки?

– Да ну вас, – Мила махнула рукой.

Сколько Мила себя помнила, столько она боролась с лишним весом, и не всегда побеждала. А вот в последний год лишний вес стал сдавать свои позиции, а Мила уверенно приближаться к здоровому и красивому телу. Конечно, грациозной ланью, как, скажем, Светка из рекламного отдела ей не быть, но вот милой козочкой – вполне. Сорок восьмой размер сидел на Миле весьма свободно и даже обещал в недалеком будущем стать сорок шестым, если, конечно, Мила перестанет лопать мамины пирожки и котлетки. А лопать она не переставала.

– Котлетки – это да, – сказал дикарь, и потянулся за последней в лотке котлетой. Взял и вопросительно посмотрел на Милу.

– Да кушайте, кушайте, – махнула рукой сердобольная Мила, – вы ведь, наверное, давно такой еды не пробовали.

Дикарь закивал.

– У меня мама всегда смотрит, и радуется, когда ее еду за обе щеки уплетают, и мне теперь нравится. Вы так хорошо кушаете. А у меня еще и пирожки есть. Хотите?

– Угу.

Мила снова нырнула в свою большую сумку и достала полиэтиленовый пакетик с пышными румяными пирожками.

– Они с черемухой. Вы пробовали когда-нибудь пироги с черемухой?

Дикарь помотал головой и взял, предложенный Милой пирожок.

– Так значит вы живете с родителями?

– Нет, – гордо ответила Мила. – Я живу в собственной квартире.

Вот только о том, что живет она там всего месяц, Мила решила промолчать.

– Значит ты богата? – дикарь перестал жевать.

– Нет! – испугалась Мила. – С чего это вы взяли? И ничего я не богата совсем.

Что это он интересуется? И почему на «ты»?

– Что-то я не припомню, чтобы мы переходили на «ты», – холодно сказала Мила, и отпрянула в дальний угол.

Дикарь усмехнулся.

– Так зачем дело стало? Давай перейдем.

Мила молчала.

Дикарь спокойно дожевал пирожок, допил оставшийся в стакане чай, собрал со стола пустые пластмассовые лотки и тарелки и вышел.

«Неужели мыть будет?» – подумала Мила.

«Она меня боится», – подумал Иван, и улыбнулся.

По тонким проводам струился бархатный голос Стаса Пьехи, сосредотачивался в маленьких шариках наушников, и заставлял Милу то и дело вздыхать.

«Вот бы выйти замуж за Стаса, – мечтательно думала Мила, – стать Милочкой Пьеха, познакомиться с его знаменитой