посвящается! Ми-8 плавно садился на футбольное поле части. Командир полка, в последний раз поправив портупею, пошёл на доклад.

— Товарищ генерал-лейтенант! В вверенной мне части происшествий не случилось, — бодрым командирским голосом доложил наш полковник Макаров.

Винты вертолёта ещё вращались, из его чрева на зелёное поле высыпало человек семь комиссии. К нам приехала «внезапная» проверка из штаба армии. «Внезапная» — потому что о ней знал весь наш ракетный полк ещё неделю назад. Естественно, в этот день в нарядах стояли самые толковые, вся трава стала зелёной, а бордюры — белыми.

— Так-с, с чего начнём? — спросил генерал-лейтенант. И дружно всей комиссией пошли в расположение части.

— Смир-р-р-рна!!! Товарищ генерал-лейтенант, за время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по роте старший сержант Седов.

— Вольно! — ответил генерал.

— Вольна!!! — продублировал сержант.

Седову до дембеля оставалось всего ничего, и в этот ответственный наряд его поставили как самого опытного, знали, что он не зарубится, как говорили в части.

— Сколько служить осталось, сержант?

— Четыре месяца, трищ генерал-лейтенант!

— Понятно.

Глава комиссии был не первый год в армии и прекрасно понял, что Макарова предупредили о проверке, раз в наряде у него «деды».

— Так… Ну раз тут у тебя всё в порядке, давай посмотрим, что на хоздворе, — обратился он к командиру полка.

Хоздвор стоял немного на отшибе. За плацем, за столовой. Это был обыкновенный свинарник, голов на тридцать. Кое-что из той свинины, что здесь выращивалась, попадало не только в офицерскую столовую, но и на солдатский стол. И главным на хоздворе был рядовой Загоруйко. Он прослужил здесь уже полтора года, сам он был выходцем из Западной Украины, но парнем был городским и до своей службы в армии о свиньях знал только, что они источник сала. А ещё у него дома осталась немецкая овчарка, по кличке Ника, которую ему подарил дед на четырнадцатилетие.

Но сейчас не об этом. Будучи не первый день в армии, Загоруйко тоже привёл в порядок и свинарник и себя. Подворотничок сиял, бляха блестела, — всё как положено. В свинарнике тоже было относительно чисто, свежая солома, чистые поилки… Хотя ему сказали, что вряд ли Он к тебе зайдёт, но всё же… Ты смотри, если что…

А генерал-лейтенант, поняв, что в части недостатков ему не найти, решил докопаться хоть до чего-нибудь. Где самое грязное место? Правильно — хоздвор. Ещё на подходе к свинарнику было слышно, как тридцать свиных голов хрюкают и повизгивают, — шум стоял такой, что мама не горюй! И запах! Запах!!! Вообще, запахом это назвать нельзя. Вонь, она и есть вонь.

Дверь в свинарник открылась, и на пороге показалась высокая, статная фигура проверяющего.

— Смир-р-рна-а!!! — вскочил Загоруйко, и сделав четыре строевых шага подошёл к генералу на расстояние вытянутой руки. В этот момент в свинарнике произошло нечто неимоверное! Все свиньи, услышав команду своего свинаря, как одна замерли, и стояли не шелохнувшись, не произнося ни звука!

— За время несения службы во вверенном мне подразделении происшествий не случилось, старший по хоздвору рядовой Загоруйко!

— Вольно! — ответил генерал. Было слышно как муха на другом конце свинарника бьётся о стекло.

— Вольна-а-а!!! — продублировал Загоруйко, сделав шаг в сторону и назад, как и положено по Уставу, давая проверяющему возможность пройти вперёд.

После второй команды «вольно» свиньи опять начали двигаться и постепенно всё громче и громче издавать свои свинячьи звуки.

Генерал-лейтенант посмотрел на рядового, с тоской окинул взглядом свинарник, молча развернулся и вышел. Выйдя из свинарника, он всё так же молча направился к вертолёту. Уже там, в вертолёте, когда они были на пути в штаб, его заместитель набрался храбрости и спросил:

— Товарищ генерал-лейтенант, почему комиссия покинула полк?

— Понимаешь, у них даже свиньи честь отдают…

На следующий день мы узнали, что наш полк получил оценку «отлично» по боевой и политической подготовке, а рядовой Загоруйко — отпуск домой на десять суток без учёта проезда туда и обратно.

Про льготы для ветеранов

В шестидесятые годы, когда начали вводить существенные льготы для участников войны, мой отец был председателем совета ветеранов войны на большом металлургическом заводе.

Однажды мы с отцом в гараже ремонтировали своего горбатого «Запорожца».

Я, подросток, копался в двигателе, а отец с гаражными мужиками, как это частенько бывало, сидели в соседнем боксе и выпивали. Надо сказать, что народ в гаражном кооперативе был самый разношерстный как по национальности, так и по социальной принадлежности. Был даже немец Петер Фридрихович, который попал в плен под Сталинградом, оказался в лагере для военнопленных в нашем городе, а после освобождения обзавёлся здесь семьей и «обрусел». Работал он небольшим начальником в таксопарке, где его уже давно переименовали в Петра Фёдоровича.

Мужики в гаражах любили почесать языки, подколоть друг друга, и получалось это у них и умно и весело — на таких посиделках нередко вспыхивали споры, слышались взрывы смеха. Но в тот раз взрыв хохота был таким мощным, что вечером я вспомнил и спросил отца, что там такое весёлое произошло. Батя рассказал:

— Мужики стали расспрашивать меня, как получить льготы участника войны.

Я объяснил, что надо написать заявление в совет ветеранов войны и получить удостоверение… И тут Петер задумчиво брякнул: «А что, Петрович, может, и мне написать заявление?»

Будни полярной авиации

80-е годы, Ненецкий автономный округ, аэропорт Амдерма, метель, нулевая видимость. В дупель пьяный лётчик сажает свой самолёт поперёк полосы.

Трезвый в такую погоду вообще бы не полетел. Кому об этом случае рассказываю, не верят. А чему здесь не верить? Самолёт-то Ан-2, он при встречном ветре может вообще без пробега сесть. Ветер был поперёк полосы, он поперёк и сел, а иначе сдуло бы нахрен. На доклад сил уже не осталось, прямо в кабине и отключился.

Руководитель полётов на своей эРПэшке носится по полосе из конца в конец, не может найти самолёт, хотя ведь не иголка в стогу сена.

Собрался уже было докладывать руководству о ЧП, как боковым зрением увидел «кукурузник» метрах в двадцати от полосы.

На следующий день состоялся разбор полётов. Спрашивают этого лётчика, как, мол, докатился до жизни такой,