ХОЗЯИН СОБАКИ. НАЧАЛО.

Познакомились мы с ним ещё в Москве, и собака у него уже была – ротвейлер, мальчик по прозвищу Кузьмич. Говорят, что хозяин похож на свою собаку, мне тоже так показалось, хотя я, может быть, очень впечатлительный. Конечно, я сначала познакомился с Борисом Шориным, а уж когда стали общаться, и с его питомцем. Сам Борис был крепко сбитым парнем около 40 лет с мужественным лицом, на котором грубо были вырублены нос и скулы, с оттенком упрямой целеустремлённости. Он был очень подвижным, плохо слушал варианты и мог сломать чужое мнение, даже не заботясь об этом. А познакомились мы с ним на заводе, где я работал наладчиком станков, которые этот завод производил. Борис эти станки принимал как представитель заказчика, а я их ему сдавал. Для этого нужно было провести испытания по разработанному обеими сторонами регламенту и, если все требования регламента были выполнены, подписывался приёмо-сдаточный акт. Но до подписания акта надо было помучиться, потрепать нервы, да и понести расходы на сувениры, закуску и выпивку. Сувениры были слабенькими, да и ассортимент небогатый скоро был исчерпан. Вымпелы, значки, брелоки и другая мишура перестали интересовать требовательного приёмщика. Закуска («вот мне бабушка из деревни прислала») могла в разумных скромных пределах варьироваться и была всегда кстати, так как выгодно отличалась от столовской, да и выпивку, без которой закуска просто становилась едой, в столовой не подавали. А так как Шорину ничто человеческое было не чуждо, он себе позволял. Здесь было много хитростей, и приходилось действовать по обстановке, так как Борис, при всём своём грехопадении, хотел оставаться добропорядочным и на прямое предложение просто выпить мог и не согласиться. Категорический отказ вёл, как правило, к возникновению сложностей, что в любом случае становилось сложным для всех. У директора появлялась непринятая продукция, у меня сомнение в уже посчитанной премии, один Шорин оставался весь в белом и в противоречиях, которые надо было ликвидировать всеми возможными средствами. Значит, априори не надо было доводить ситуацию до неприятия Шориным алкоголя, играя спектакль, как говорится, на мягких лапах. В общем, или случайный спирт, оставшийся из выделенного для протирки оптических осей, или самогон из деревни, или какой-нибудь напиток, который был прислан из-за моря, жутко экзотический, которого никто из окружения и не пробовал. Что-то покупное мы выпивали по поводу дней рождения, праздников, годовщин. На этих спонтанных сборищах присутствовали и женщины из нашего коллектива, которых Шорин уже хорошо знал и оказывал им знаки внимания. Несмотря на повторяемость, Борис дат рождения никого не помнил, но при возникающей суете догадывался, по поводу кого. На своём дне рождения он тоже не зацикливался и был бы, наверное, снисходителен, если бы о нём забывали. Но мы не забывали, и он был этому искренне рад.

Конечно, Шорин понимал весь смысл хоровода вокруг него, но роли были распределены, и каждый играл свою. Что-то было само собой разумеющимся, обычным, а что-то являлось данью традициям. Было даже интересно, но очень утомительно, особенно для нашей стороны. Начальник ОТК выбрал себе роль начальника, командовал, распекал, уговаривал и побеждал, в то время как его войско в моем лице несло урон, подвергая себя истязаниям алкоголем, жирной закуской и беседами делового и личного характера. В целом, правда, беседы были очень даже дружескими. Оба были, да и сейчас остаёмся, рыбаками, и эта бесконечная тема занимала нас на долгие часы, что обламывалось нам дома, куда мы, хоть и в разные концы Москвы, являлись весьма «освежёнными» и поздней ночью. Но об этом позже и подробней, а пока надо добить непробиваемого Бориса его недостатками, которые он мило именовал принципами. Во-первых, он не собирал на стол, ничего не резал, не раскладывал, но постоянно при этом раздавал комплименты тем, кто этим занимался. Это нас не успокаивало, а напротив, раздражало, а когда он при этом приговаривал: «Что, краёв не видишь?» или « Не подаяние, небось, наливай по полной», – его выпендрёж казался вызовом. Но он просто таким был, и все попытки его урезонить и склонить к общему труду были тщетными, так как он знал, что мы никуда не денемся и всё равно нальём и нарежем. Изучение этого феномена было как занимательным, так и бесполезным, хотя кое-что и удалось выяснить со временем.

У Бориса в семье были одни женщины, не считая зятьёв: жена, две дочки и три внучки. Правда, когда мы встречались на заводе, у него ещё внучек не было, да и зятьёв тоже. Предположительно, за ним как за единственным мужчиной в доме ухаживали, оказывали знаки внимания и тем самым воспитывали у него повышенное уважение к себе, любимому. А ему мужицого воспитания было недостаточно, но он, видимо, от этого не страдал (я имею в виду личную жизнь). Был он по-своему талантлив, играл на гитаре, сносно говорил по-английски, да и на всякие выдумки был горазд. Его образ, к которому нужно будет изредка по мере повествования обращаться снова и снова, дополняла его внешность. Хоть и не был он кудрявым, а на арапа похож был весьма. Чуть ниже среднего роста, крепкий, но не коренастый, смуглый, черноволосый, с упрямым по-детски лицом, что подчёркивалось мясистым носом, пухловатыми губами и блестящими с потаённым вызовом тёмными глазами. То есть, такой избалованный упрямец, готовый к изнасилованию окружающих, причём даже без видимой цели! Никаким спортом Борис не занимался, имея отличное здоровье, видимо, эксплуатируя гены кого-то по «матерной» линии, как он говорил. Во всяком случае, армрестлингом с ним заниматься решались немногие, только после выпитого, возбуждающего детский энтузиазм. Он незлобно изрекал, что от спорта никакой пользы, и казалось, что победы рук его особенно и не радовали. Женщины его по-настоящему не увлекали, впрочем, определённо интересовали, но так, временами. Называл он их курочками, оценивал как-то поверхностно и неубедительно. Однако женщины его понимали, а некоторым нравился его пофигизм и то, что он был похож на арапа Петра Великого не только своей смуглостью, но и навязчивым нахальством. Разговоры о дамах он одобрял, но чтобы при этом его воодушевляла эта тема, весьма сомнительно. То есть, в цветах он не разбирался, а про икебану мог задумчиво поговорить.

***

Никогда не думал, что написать даже короткий рассказ, используя хорошо знакомый материал, стоит такого труда и силы воли, которой нам занять где-либо невозможно. Мало того, что должно писаться, так ещё надо себя заставить сесть, утрястись и просто-напросто начать. Сразу в голову лезут всякие