Карапанчев Александр БРАТЬЯ С ЛЕВСА

Воркон был двадцать седьмым городом, который мы посетили на Левcе. Человечество, переступив второе тысячелетие, открыло гиперпространственный полет и мы отправились к чужим мирам, о которых мечтали еще в эллинских храмах и под звон римской бронзы.

Отдохнув, мы выехали в окрестности города, расположенного на живописном полуострове. Местный воздух почти не отличался от земного, поэтому мы носили легкие одежды, подставляя кожу ласковому ветерку. С нами в амфибии было трое левсианцев, рекомендованных как сопровождающие. Первой была большая змея, которая вела машину. Ее мускулы переливались под зеленой кожей, а в огромных ледяных глазах отражалось небо. Она не любила разговаривать, кивком отвечала на команды, и только изредка шипела: «А не лучше ли проехать здесь?»

Остальные спутники — пион и птица явно горели желанием показать красоты своего края. Птица летела над пластмассовой амфибией, соловьиным голосом рассказывая о достопримечательностях.

Мы уже привыкли к превратностям Левса и не удивлялись. Но все-таки человек чувствовал смущение и древнюю жажду при виде разумной птицы. Она порхала на собственных крыльях, а пион передвигался незнакомым способом: его лепестки то крутились, как стайка тропических рыбок, то собирались в пышное соцветие.

Этим утром нашим первым местом для посещения был лесной заповедник. Змея осталась в машине, а мы пошли по утоптанной тропинке, вьющейся по спирали. Как и повсюду на Левее, и здесь у почвы был цвет человеческой плоти, но под тенью деревьев в заповеднике она имела белесый оттенок. Сначала мы ступали боязливо — нам казалось, что мы ходим по человеческим телам, покрывающим настоящую землю. Но потом убедились, что другой земли нет и все равно не могли почувствовать себя свободно, хоть и встречали в своих путешествиях и нежную женскую кожу цвета утреннего облака, и масляного оттенка, и смуглую как картофель, и желтую, и негритянскую, и загоревшую.

В заповеднике было много разных деревьев, некоторые из которых уже были занесены в Красную книгу чужой природы. Но что это были за деревья! Ничего общего с земной ботаникой! Все они имели облик людей! Представьте себе пятиметровые ноги, затонувшие по щиколотку в землю. Да, никаких сомнений — это икры, колени, бедра. И так до самых волос — точь-в точь человеческое тело! И удлиненные силуэты как у Эль Греко. Их головы были повернуты к солнцу, из плеч росли руки-ветви. Ветер обдувал роскошные высокие прически с позвякивающими стекловидными тарами — фруктами.

Когда в первый раз мы увидели эти странные деревья, то после минутного оцепенения попытались заглянуть в их лица. С каким волнением мы рассматривали родные черты в сотнях парсеков от Земли! Это были детские мордашки саженцев, зрелые лица взрослых экземпляров, сморщенные и увядшие лики ветеранов.

Нас изучали огромные человеческие глаза: зеленые, влажные, уравновешенные. Мы спросили сопровождающих, могут ли деревья говорить. Со скрытой насмешкой, которую мы уловили не по их виду, а по ответу, они ответили вопросом на вопрос: «А ваши разве могут?». Мы живо представили себе, как пила разрезает ноги Адамов и Ев и из этой близкой нам плоти делают дома, мебель, бумагу; как — плоть от плоти и кровь от крови подносится как угощенье, запечатывается в консервные банки — точь-в-точь словно в анатомическом музее! — а в стаканы с «фруктовым» соком опускается вместо соломинки человеческая косточка. Хозяева же — создания, с которыми мы на Земле поступали аналогично, удивлялись, почему мы подолгу избегаем их и живем в своем гиперлете.

В заповеднике шумели кустарники, как снопы рук, стелился травяной ковер из тонких и гибких пальцев.

Мы спросили, что происходит в лесу осенью.

«Осенью? — дрогнул пион. — Осенью волосы выпадают, ветви повисают вдоль тела и деревья становятся похожими на заснеженные статуи». «Впрочем, заметила птица, — этот пейзаж должен быть вам знаком: вы же так похожи на наши деревья, что…» Она не закончила мысль, но это было самым ясным выражением контраста между двумя цивилизациями. Вообще-то инопланетяне относились к нам как к себе подобным, будто не замечая вопиющих противоречий, что обязывало нас отвечать тем же.

Не очутились ли мы в сказочном мире, где все очеловечено? Где солнце и туманы дали чувственный разум каждой молекуле? А, может быть, и левсианцы растения и птицы — думали то же самое при виде равных им по разуму людей?

Потом мы пошли к озеру цвета свежей крови. В нем отражалось небо, которое придавало озеру сиреневый оттенок. Мы знали, что рыбы, моллюски, вся водяная флора обладают разумом и являются полноправными членами левсианского общества, а водные человекообразные твари идут в ход так же, как мы употребляем рыбу и водоросли. Мы даже ходили на рыбалку: в сетях трепыхались обтекаемые человеческие тельца с личиками в костяных щитках.

Издалека они напоминали персонажи картин Босха. Абсолютно излишне было спрашивать, обладают ли разумом и управляемыми эмоциями деревья и животные на Левее. Наверняка нам будет задан контравопрос. И все эти наши братья по природе, но не предназначению, рубились, варились, шли в употребление тысячами способов, мысль о которых приводила нас в ужас. Множество вопросов возникало и у хозяев при виде кожаных одежд, мяса, варенья, натюрмортов с цветами и дичью, деревянных скульптур на нашем корабле. Мы избегали их посещений.

В лесах бегали, ползали, скулили и ревели троглодиты. Может быть, в них зрело зерно будущей цивилизации. Сопровождающая нас птица, чтобы позабавлять гостей, сбила что-то мелькнувшее тенью над озером. Оказалось, что это летающее существо напоминало херувимчика с древних икон. Хозяева объяснили, что оно редчайшее и вкуснейшее пернатое на планете.

Пион сунул окровавленного херувимчика в кулинарный отсек амфибии, и вскоре нам были поднесены дымящиеся блюда с гарниром из овощей, чьи яркие шаровидные куски очень походили на разноцветные человеческие глаза. Мы отказались от еды, и блюда с достоинством унесли, чтобы потом смаковать их с теми же мыслями, с которыми мы едим глухариный паштет.

Машина пролетела над деревьями, смотрящими нам вслед. Какой-то лесной обитатель кричал почти человеческим голосом, подчеркивая тяжелую тишину.

Мы молчали. Перед глазами у нас еще стояло зрелище, как херувимчик бьет крылышками, что заставляло нас содрогаться.

Впереди блеснула безбрежная красноватая ширь океана. В воздухе слегка запахло солью и йодом, перебиваемыми запахом левсианской нефти.

Мы снизились над близким перелеском. Деревья здесь не были стройными и