денежным довольствием для личного состава. Значит, это вы? Мне сказали два таких молоденьких в хб/бу…

— Так точно! — сухо прервал разговорчивого начфина Осипов.

— Стало быть, мы, — улыбнулся я.

— Это очень кстати, — сказал начфин. — А то у меня тут такие деньги…

Он потряс в руке обшарпанный чемоданчик и добавил:

— Никогда таких денег в руках не держал. Я даже побаиваться начал. Одному, знаете…

Не закончив фразы, толстяк повернулся и крикнул в глубь двора:

— Леня! Заводи!

Из полуторки, стоявшей в тени акации, неторопливо вышел шофер-кадровик, так же неторопливо сунул под радиатор машины заводную ручку.

И вот мы едем в часть, где нам с Осиповым предстоит служить.

Впрочем, не служить, а воевать. Не сегодня, не завтра, но очень скоро.

Полуторка круто сворачивает вправо и катится с пригорка вниз по полевой дороге, густо присыпанной речным песком.

А минуту спустя, истошно взвизгнув тормозами, она как вкопанная останавливается на дощатом причале. Перед нами лежит неширокая река, на противоположный берег которой, провисая в воду, уходит основательно проржавевший трос. «Паромная переправа», — догадываюсь я. Потом вглядываюсь в тот берег и вижу небольшой паром, стоящий в тени ракит.

Тем временем наш шофер выходит из кабины, складывает ладони рупором и кричит:

— Ого-го-го! Пахомыч! Шуруй сюда!

И почти сразу же на противоположном берегу раздается ритмичное почавкивание, и в такт ему начинает дрожать и скрипеть причал. Паром довольно быстро пересекает реку.

Полуторка лихо вкатывается на осевшую под ее тяжестью палубу, мы с Осиповым выпрыгиваем из кузова и хотим облокотиться на перила, как слышим голос начфина:

— Надо помочь паромщику… Такой здесь порядок…

Крепкий старик с прокаленной солнцем лысиной и длинными и густыми сивыми усами мощными рывками гонит паром на тот берег. Я невольно любуюсь им ни дать ни взять настоящий запорожский казак!

А старик, передавая нехитрое приспособление для захвата троса, при помощи которого передвигается паром, ласково хлопает меня по плечу. Затем, глянув в сторону Осипова, восхищенно говорит:

— Какие вы оба маленькие да ладненькие!

…Маленькие да ладненькие! Вот уж не ожидал. Ведь именно так, а не иначе называли нас московские девушки, когда наша шестая курсантская рота, четко печатая шаг, маршировала по столичным мостовым. Не знаю уж, кто это придумал, но в Московском военно-инженерном училище все роты были укомплектованы курсантами примерно одинакового роста. Если, скажем, первая рота состояла сплошь из гигантов, рост которых превышал 185 сантиметров, то в нашей, шестой, рост правофлангового равнялся ровно 165 сантиметрам. Это было, на мой взгляд, и красиво и удобно. При построении на плацу училище выглядело не частоколом, а этакой аккуратно продуманной лестницей. Были в этом комплектовании рот и практические выгоды: например, на марше замыкающим не приходилось то и дело трусцой догонять ротную колонну, а старшинам не нужно было долго ломать голову, если требовалось заменить курсанту гимнастерку, брюки или сапоги…

Но курсанты — народ молодой и веселый — нашли и в этом смешную сторону. В ход пошли самые разные — и не всегда тактичные — прозвища. Если курсантов первой роты величали «гренадерами» или, на худой случай, «битюгами», то нас называли куда обиднее: «козявками», «малявками», «недомерками». Однако еще обиднее звучало для нас прозвище «мерзавчики». Перед войной в каждом гастрономе можно было купить водку в стограммовой бутылочке. Так вот эти бутылочки и назывались «мерзавчиками».

Однако у «мерзавчиков» из шестой роты была собственная гордость. Они ни в чем не уступали курсантам других рот, а в марш-бросках неизменно были первыми Как известно, в этом виде соревнований учитывается командное время. Другими словами, суммируются лучший и худший результаты, после чего время делится пополам.

Среди «гренадеров» было немало длинноногих бегунов, обладавших широким, размашистым шагом. Но были среди них и такие, которые выдыхались на первом километре. Бежишь, бывало, по большаку, петляющему среди подмосковных рощиц, и видишь сквозь пот, заливающий глаза, привычную картину. В тени дерева лежит долговязый «гренадер», а два других уговаривают его подняться и взваливают на себя его снаряжение: винтовку, лопату, ранец и противогаз…

У нас в шестой роте таких случаев не было. Мы финишировали дружно, и разрыв между первым и последним составлял не более одной-двух минут. А это не так уж плохо, если учесть, что дистанция марш-броска равнялась 12 километрам: 750 метров мы двигались ускоренным шагом, следующие 750 метров — бегом. И так до конца, до финиша.

Сказать, что марш-броски были для нас тяжелейшим испытанием — значит не сказать ровным счетом ничего. Уставали мы смертельно, и после каждого броска два- три дня болели буквально все мышцы, а обыкновенные кирзовые сапоги казались сделанными из свинца. Ткань гимнастерок, пропитанная на груди и спине потом, становилась жесткой и ломкой, как фанера.

Но зато разденутся ребятки в бане — и любо-дорого на них посмотреть. У каждого — ни одной капельки лишнего жира, а под молодой здоровой кожей можно четко отличить все мышцы рук, ног, груди и живота. Одним словом, наглядные пособия для изучения анатомии человека!

…Паром плавно уткнулся в хлипкий дощатый причал, мы вскарабкались в кузов нашей полуторки, и шофер осторожно вывел ее на дорогу, уходящую в низкорослый смешанный лес. А спустя минуту или две мы выехали на залитую солнцем поляну, по краям которой стояло несколько жилых бараков и двухэтажный, покрытый белой штукатуркой дом с черепичной крышей. Шофер круто развернул машину и резко остановил ее у крыльца, над которым косо висела выгоревшая на солнце вывеска:

НАРКОМЛЕС УССР

КУШУГУМСКОЕ ЛЕСНИЧЕСТВО

— Штаб! Кабинет командира на первом этаже, — коротко объявил толстенький начфин и, деловито помахивая чемоданчиком, поднялся на крыльцо. Мы спрыгнули с кузова полуторки, оправили гимнастерки и пилотки и пошли следом.

2

Пересохшие от жары ступеньки жалобно скрипят под тяжелыми кирзовыми сапогами. Мы с Осиповым скатываемся с крыльца штаба и останавливаемся, оглядываясь по сторонам. Где тут вещевой склад?

Потом Осипов подзывает к себе пожилого солдата, несущего на костлявом плече десяток саперных лопат, и строго спрашивает:

— Товарищ боец! Где здесь у вас склад ОВС?

Боец совсем не по-военному пожимает плечами:

— Мабуть, там…

Он делает неопределенный жест рукой и пытается сказать что-то еще, но его прерывает отчаянный возглас за нашей спиной:

— Урра!