того, в обществе сложилось мнение, что любой брак, предсказанный этим способом, обречён стать счастливым.

Завистники злословили, что всё это умение от того, что ещё покойный муж привёз баронессе из Франции колоду карт от самой мадемуазель Ленорман^[2], и Туреева просто по цифрам рождения вычисляет наилучшие соотношения претендентов, но удостовериться в этом никому случая пока не представлялось. Госпожа Туреева умела так оборвать разговор в нужном ей месте, что собеседнику ничего не оставалось, как вовремя ретироваться без потерь, либо покорно принять перемену темы. Её побаивались, ею восхищались, к ней стремились. Попасть в салон баронессы было делом нелёгким, а постоянных её гостей можно было пересчитать по пальцам одной руки. Граф Илья Казимирович Корделаки впервые попал к ней в дом ещё будучи гусаром и достиг отношений почти приятельских, посещая салон уже наверно лет пять.

Тот вечер был посвящён одному заезжему из Москвы магу, провидящему будущее, читающему знаки на ладонях, да ещё и утверждающему свою возможность общения с потусторонним миром. Этакому последователю Калиостро^[3], что опередил время на полвека в умении, которое впоследствии назовут спиритизмом. Дом полон набился вдов и сирот-бесприданниц, которые каждая либо через одну желали узнать, не оставил ли им муж или родитель неоткрытого наследства либо тайного клада.

Застолья в этом доме были не приняты, но в гостиной подавали напитки и лёгкие закуски, была устроена курительная комната и стояли два ломберных столика, а общество собиралось изысканное. Пока дамы ждали очереди на тайные сеансы личного общения с усопшими родственниками, коих собравшимся обещано было не более двенадцати за вечер, и гадали, кому повезёт со жребием, а кто уйдёт несолоно хлебавши, сопровождавшие их мужчины поигрывали по маленькой и обменивались последними сплетнями не хуже своих подопечных. Илья Казимирович затерялся среди них и исподтишка рассматривал соискательниц.

Были хорошенькие, были дурнушки и красавицы, но только две из пришедших сегодня гостий вызвали его неподдельный интерес. Первая была совсем молодая барышня, почти дитя, с белёсыми шелковистыми волосами, уложенными нынче во взрослую прическу, которая вовсе не шла ей. Тонкая прозрачная кожа её была такой белизны, что на ум сразу же приходили предания да сказания, которые в детстве перед сном ему частенько нашёптывала кормилица. То ли напомнила ему эта девица байку о поляхе-берегине, что вся в белом выйдет вдруг из зарослей спелой пшеницы навстречу грибникам да прохожим и будет умолять их уйти скорей не оглядываясь, потому что здесь играется свадьба. А оглянешься – раздастся топот, заблещут огненные шары среди колосьев, поднимется откуда ни возьмись ветер-ветрило да унесёт тебя за сто вёрст. То ли удивила она Илью Казимировича сходством своим с русалкой, что только что окончила песню, заманив на дно зазевавшегося парня. Что-то болезненно-надломленное было в этой барышне, будто положил на неё глаз упырь-кровопийца да покамест передумал.

Вторая дама была полной ей противоположностью – пышна, румяна и в совершенстве подходила на зримую роль доказательства сторонников теории витализма^[4]. Цвет волос она имела пепельного оттенка, а глаза – то ли синие, то ли серые и с каким-то фиалковым отблеском. И, хотя никаких ярких красок в её портрете обнаружить было нельзя, все полутона были настолько гармоничны между собой, что давали ощущение свежести и природной подлинности. Жизненные силы почти ощутимым образом наполняли всё её существо, и непонятно было, что делает здесь эта роза среди увядших букетов и пыльных бумажных цветов. Илья Казимирович подсмотрел, кто из мужчин подходит к ней время от времени, и в два слова познакомился с сопровождающим её пожилым господином. Они выкурили по трубке, и граф уже знал про вдову всё. Здесь она оказалась по банальной причине: вскоре, как миновал сороковой день после кончины мужа, она потеряла своё обручальное кольцо и мучилась этим неимоверно. Илье Казимировичу стало почему-то приятно, что цель общения с покойным не была меркантильной или вызвана тоской. Он сошёлся с Куницыным ближе, был представлен вдове, перемолвился с нею парой фраз и уже к концу вечера получил открытое предложение навещать их имение при любой оказии.

* * *

Задержавшись в тот вечер чуть дольше остальных гостей, выражавших лично Туреевой свои восторги, Илья Казимирович дождался внимания хозяйки салона и после обязательных комплиментов спросил у неё про бледную барышню.

– Корделаки, вы неисправимы! – засмеялась хозяйка салона. – Хотите, я угадаю ещё и пару к вашему интересу? Это только что отбывшая госпожа Куницына, которая не вытянула жребия и не попала на сеанс. Ведь я права?

– Вы известная сибилла^[5] и знаток душ, дорогая! Я обязательно спрошу у вас удивлённо и восторженно: «Как? Как вам это удаётся?», но сначала утолите мой первый интерес. Потому что бледная барышня тоже собирается покинуть нас, как я вижу. Увы! – и граф притворно вздохнул. – Всем, на кого пал мой сегодняшний взгляд, не повезло и в выборе Фортуны им было отказано. Ах, ах!

– Почему вы нравитесь мне, Корделаки, так прежде всего потому, что не льстите, как большинство недалёких угодников. Да и ваш цинизм импонирует мне, он не безжалостен, а порой и напитан самоиронией. Бледная дама – дочь моего двоюродного дядьки. Да! Что вы смотрите так удивлённо? У меня тоже могут быть родственники, я живая, Корделаки.

– Пардон! – Илья Казимирович действительно на миг остолбенел. – За время нашего знакомства ни один из них даже не упоминался, поэтому мне простительна секунда замешательства, не так ли? – баронесса свысока кивнула ему и улыбнулась лишь одним краешком рта. – Так она – ваша родственница? И что же за вопрос она хочет задать вашему покойному дядюшке? Или самой богине Фортуне? Вы, я думаю, могли бы пропустить её на сеанс по-свойски.

– И не подумаю! – отвечала Туреева. – Это пошло, прежде всего. Даже справедливость здесь ни при чём. И о чём она страждет, я тоже понятия не имею. Хотите, я вас познакомлю, спросите сами?

– Хочу! – с воодушевлением ответил Илья Казимирович.

– Нет, – задумчиво похлопала себя по губам сложенным веером Туреева. – Мы поступим лучше! Пройдите в мой будуар и ждите окончания приёма. Да не тушуйтесь так, милый граф! У меня нет на вас альковных планов.

– Да это-то меня вовсе не напугало, а обрадовало бы, – не совсем удачно стал оправдываться что-то уж больно часто сегодня удивляющийся