глиняных горшка даже треснули.

–Ну а теперь давай поиграем с пращой.

И дед Опанас достал ее из своих шаровар и торжественно вручил мне.

– Только ты сильно ее не крути. Вся хитрость не во вращении, а в броске и зоркости глаза. Сначала бей в макитру, а затем вот в эту доску.

И он пристроил к плетню доску, на которой мелом был нарисован воин на лошади.

–Главное – попасть во всадника, а не в коня. Конь – существо доброе и всегда сгодится, а вот всадник, да еще басурман или лях, – это уже другое. Сначала просто попади в него, а затем будешь тренироваться попадать в различные части тела, чтобы не дать ему вытащить саблю или чтобы лишить его сознания, а может, еще чего другое. Пока он потянется за своими припасами, а ты его уже из пращи и достал. Праща – это очень полезное дело. Бывает, кончится порох, стрелы, пули, сломалась шаблюка, а у тебя еще есть праща и камешки под ногами, так что ты еще и повоюешь. Ну, давай, начинай.

И я, вложив в пращу снаряд, начал раскручивать ее над головой. В конце концов, она, свистнув, выбросила камень, который, попав в центр треснутого горшка, расколол его пополам. Так в течение часа я тренировал свой глазомер и мускулатуру. Горшки разлетались мелкими осколками, а я, войдя во вкус, почти не целясь, вновь и вновь попадал в цель. И в тот момент, когда я, казалось, достиг совершенства и стал попадать снарядом то в грудь, то в руку всадника на доске, дед прекратил мои упражнения.

–Ну, все, на сегодня хватит, пращу можешь носить с собой, вдруг сгодится. А теперь сядь на землю и успокойся.

И он вместе со мной уселся на теплую, пахнущую травяным ароматом землю. Поджав под себя ноги и вытянув вперед руки, я стал делать дыхательные упражнения, приводя себя в порядок. Перед закрытыми глазами мелькали то праща, то осколки горшков, то всадник, несшийся прямо на меня. Но постепенно эти картинки отдалились, и на смену им пришло чистое небо, на горизонте которого сияло яркое солнышко. Это я ощутил по тем теплым лучам, которые ласково скользили по моему телу. Постепенно все пришло в норму. Мы встали и подошли к скамейке, возле которой нас ждал дед Микола. В руках у него было ведерко только что набранной холодной колодезной воды. Я обреченно снял с себя одежду и закрыл глаза, готовясь принять на свое разгоряченное тело этот холодный водяной удар. Это происходило каждое утро, и я внутренне был готов. Но все равно, когда ледяной водопад покрывал мое тело, я сворачивался в комок, стараясь не подавать вида, как сводило мои челюсти и руки сами сжимались в кулаки. Это продолжалось мгновенье, затем ледяное покалывание сменялось теплом, а затем тело запылало, когда дед Опанас стал растирать меня льняным полотенцем. Переодевшись в сухую одежду, я вприпрыжку побежал в дом, где меня ждал завтрак. Яичница с помидорами и кружка молока со свежим хлебом подняли мне настроение. Но не тут-то было: в кабинете уже маячила тощая фигура дьяка Симеона, который мне преподавал нудную латынь.

–Будь здрав, отрок, – просипел он и осенил меня крестным знамением. – Готов ли ты к учению или, как вчера, будешь спать за столом?

–А как же! – воскликнул я. – Я даже сделал домашнюю заготовку, вот!

И я начал читать ему вслух.

Cicada cara, quam es fortunata!

Felicitate plus hominibus dotata!

In herbis mitibus aetatem agis

Roremque melleum deliciose trahis.

(Кузнечик дорогой, сколь много ты блажен,

Сколь больше пред людьми ты счастьем одарен!

Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

И наслаждаешься медвяною росою.)

Дьяк медленно ходил по комнате, помахивая деревянной линейкой, изредка отгоняя мух, пытавшихся сесть на его длинный нос. Порой он перебивал меня, указывая на ошибки в произношении, и заставлял повторить ту или иную фразу или строку, но в целом остался доволен.

–Ну а теперь, чтобы запомнить это божественное произведение, закрой глаза, представь себе его во всей красе и прочти все сначала с чувством и проникновением.

Я оторопел от этого и вопросительно посмотрел на учителя. Но тот был неумолим. Медленно закрыв глаза, я попытался представить себе это стихотворение. Но ничего, кроме темноты и каких-то пятен, не увидел. Тогда я крепче зажмурил веки, стиснув их до боли, но тоже ничего не получилось. А дьяк в ожидании медленно мерил комнату своими длинными ногами, постукивая линейкой по руке. Иногда эта линейка опускалась и на мою бедную голову, вызывая всплеск чувств, которые сразу способствовали активизации моих способностей.

–Нет, – подумал я, – надо расслабиться и успокоиться, а затем попытаться восстановить в памяти ту обстановку, в которой я учил это произведение. Постепенно перед глазами вырисовался стол, за которым я тогда сидел, гусиное перо, торчащее в чернильнице, кусок сухаря, который я грыз, совмещая учебу с едой. Так постепенно, переходя от предмета к предмету, я подошел к книге, лежавшей тогда передо мной. И здесь я остановился. Мне не удавалось прочесть ее страницы. Буквы налезали одна на другую, выгибались в какую-то дугу и никак не хотели встать в строчку, которую я смог бы прочесть. Я уже мысленно наклонялся вперед над книгой, откидывался назад, присматривался сбоку, но все напрасно. Отчаявшись, я схватил ржаной сухарь и откусил кусок. И совершилось чудо! По мере того как я жевал, буквы, распавшись, сами стали собираться в строки и выстраиваться по смыслу. Вскоре передо мной предстало все стихотворение, которое как бы повисло перед моими глазами. На радостях я даже подпрыгнул на лавке и стал читать его дьяку. Закончив стихотворение, я посмотрел на него. Тот, приостановив свое хождение, одобрительно кивнул головой.

–Ну а теперь прочти вот эту страничку, – и он открыл лежащую передо мной книгу, показав линейкой то место, откуда мне следовало читать. Обреченно вздохнув, я продолжил изучение этого славного языка. Затем следовали математика, риторика, чтение и грамматика. От меня требовалось четко излагать свои мысли и вырабатывать красивый почерк. После каждого урока у стола валялась куча сломанных гусиных перьев, которые рассыпались от моих попыток научиться проводить тонкую ровную линию и делать красивые завитушки на концах букв. От этих моих стараний бедные гуси страдали немеренно, когда из их крыльев выдирали перья, чтобы приготовить письменные принадлежности для меня. В конце концов, постепенно мне это стало удаваться.

После обеда меня ждал короткий отдых, а затем я снова попадал в объятия моих наставников и осваивал сабельное мастерство. Саблю подобрали мне по моей руке из