Я вам все бумаги покажу.
БАРЫНЯ. Покажешь, само собой… Так, говоришь, не пускать Мишку на волю?
СЕМЕНОВ. Ни в коем разе. Зачем? Пусть нам… то есть, вам… наживает. Перебесится, девку ему найдем другую.
БАРЫНЯ. А ну, подойди…
СЕМЕНОВ. Что?
БАРЫНЯ. Я говорю, подь сюда… (Семенов подходит.) Помнишь, как я замуж выходила?
СЕМЕНОВ. Замуж? Вы? Помню…
БАРЫНЯ. Помнишь, как вы с батюшкой моим сидели тут вот да рядили… Чтоб меня за Алешку кашинского не отдавать… Помнишь?
СЕМЕНОВ. Я? Глафира Петровна…
Входит отец Андрей.
БАРЫНЯ. А ведь я все слышала… Как вы с батюшкой вот здесь вот, на этом месте, шептались… Наклонись! (Семенов наклоняется ниже. Барыня хватает его за ухо.) Своими ушами слыхала, как ты покойного мужа нахваливал, а Алешку, сокола моего, ругал последними словами… Помнишь! СЕМЕНОВ. Глафира Петровна… Я же токмо для того, чтобы вашему батюшке понравилось… Бог видит… БАРЫНЯ. Бог? (Выхватывает из сапога Семенова нагайку, отталкивает его и принимается беспорядочно хлестать его куда придется. Семенов отступает, падает.) Бога ты вспомнил, сукин ты сын, негодяй! (Хлещет Семенова нагайкой.) ОТЕЦ АНДРЕЙ (бросаясь к Барыне.) Глафира Петровна, негоже так… (Отводит барыню.) БАРЫНЯ. Божьи заповеди, говоришь… А куда ж он смотрел, бог-то? Я однажды встретила Алешку своего, в Москве… Он с женой шел… Увидала его, а сердце так и занялось… (Плачет.) ОТЕЦ АНДРЕЙ. На все воля божья.
Пауза. Семенов поднимается на ноги, стоит в сторонке, уйти не решается.
БАРЫНЯ. А с Мишкой-то, выходит, воля-то будет не божья, а моя? ОТЕЦ АНДРЕЙ. И на вашу волю, Глафира Петровна, божья воля… БАРЫНЯ. Ишь ты, ловок, не поймаешь… (Пауза.) А скажи мне, батюшка, что за девка эта, пустынинская дочка? ОТЕЦ АНДРЕЙ. Хорошая девка. Себя блюдет, отцу помогает. БАРЫНЯ. А что же Пустынин ей жениха-то хорошего, по плечу, не сыскал? ОТЕЦ АНДРЕЙ. Вроде и сыскал, в Твери, да что-то не связывается… БАРЫНЯ. Девка не хочет. ОТЕЦ АНДРЕЙ. Не хочет. БАРЫНЯ. Она Мишку хочет. ОТЕЦ АНДРЕЙ. Его. БАРЫНЯ. А тот Пустынина от царского гнева спас… ОТЕЦ АНДРЕЙ. Спас, Глафира Петровна. БАРЫНЯ. И теперича Мишка на волю хочет? ОТЕЦ АНДРЕЙ. По совести сказать, кто ж не хочет-то – на волю?..
Пауза.
БАРЫНЯ. Так говоришь, на все воля божья? ОТЕЦ АНДРЕЙ. На все, Глафира Петровна. БАРЫНЯ. Так моя воля-то: хочу пущу, хочу нет… ОТЕЦ АНДРЕЙ. Ваша, Глафира Петровна… Токмо воля ваша, как и сердце ваше, в руце божьей…
Пауза.
БАРЫНЯ. На волю хочет… И девку эту хочет… (Задумывается.) Ну что же, пусть идёт… Да только надо крепко все образмыслить. Да расчислить… Слышишь, Федор Иваныч, что говорю? СЕМЕНОВ. Слышу, Глафира Петровна… БАРЫНЯ. Сколько он мог бы вперед годков на двадцать добра понаделать… Сапог да башмаков. Все надобно расчислить да итог вывесть… Сдюжит – пусть идёт… А нет – так и суда нет. Понял ли? СЕМЕНОВ. Понял, матушка, понял… БАРЫНЯ. Ступай! И ты, батюшка, иди-ка домой… Одна хочу побыть.
Семенов и отец Андрей уходят. Барыня сидит, опустив голову.
РАССКАЗЧИК. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… Хоть решилась барыня Глафира Петровна Мише волю дать, а шли день за днем, месяц за месяцем – а как-то все откладывалось главное, последнее слово. Так и тянулось, пока однажды не пришла Танюшка Пустынина на исповедь. Выслушав Таню, батюшка всполошился и со всех ног бросился к барыне. И говорил с нею и даже позволил себе голос возвысить. И все повторял, что негоже девку позорить… Глафира Петровна сначала опешила, а потом принялась в свою очередь кричать на батюшку последними словами. Ушел отец Андрей, а на другой день поехал на дубненское устье. Возвратился он в Кимру вместе с капитаном Леонтьевым. И тот капитан имел разговор с Глафирой Петровной. О чем они толковали, никто не ведает. Дашка вся извелась, всё пыталась подслушать, но так ничего и не разобрала. А на третий день барыня велела Семенову выправить вольную… Так что скоро и свадьбу сыграли.
Рассказчик оборачивается скоморохом.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Гости и гостейки, на лавке, на скамейке! Приказали нам кланяться вам! Ехали мы лесом, стоит мужик с мясом, Ехали мы мимо куста, стоит мужик с суслом — И те приказали Вашей милости кланяться. Ехали мы мимо омёта – стоят тут два Федота, Ехали мы мимо забора – стоят два Егора — И те приказали Вашей милости кланяться». ВТОРОЙ СКОМОРОХ.У Михаила у Архангела Два голубя венчалися. Сизенький да беленький. Сизенький – Михайлушка, Беленький – Танюшенька.
Выводят Татьяну, поют.
Не пора ль тебе, Танюшенька, С терема долой? Ай, люли, ай, люли, с терема долой. Ковры желты пораскинем, Ты ступнешь, Ай, люли, ай, люли, ты ступнешь, А навстречь тебе Холостой Михаил, Ай, люли, ай, люли, холостой Михаил, Он сам тебе сапожничек, Сам сошьет своей Танюшеньке, Ай, люли, ай, люли, своей Танюшеньке, Башмачки с пучками да и с ленточками, С позументочками, Ай, люли, ай, люли, с позументочками…
Выводят Михаила.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Приехали звать свадьбу играть, хлеба-соли покушать, добрых речей послушать. А у нашего-то князя молодого… 40 вар пива варено, 50 говяд навалено; кур, гусей, петушков-золотых гребешков – повалено без счету на кровати по самые полати. ВТОРОЙ СКОМОРОХ. И пожалуйте мне стакан водки — Почту вас вместо своей тётки; Пожалуйте стакан пива — Я скажу вам большие два дива, Пожалуйте стакан квасу — Почту вместо барахту-атласу. ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Мир да любовь!
Молодые целуются. Отец Андрей благословляет молодых.
РАССКАЗЧИК. Ещё много лет рассчитывался Миша с барыней за свою волю. Тесть его, Григорий Пустынин, не дожил до того дня. Дети Михаила уж выросли, когда он принес старой барыне последние сапожки в счет своего долга… И сколько их, сапог, да башмаков, да туфель – стачал за свою жизнь наш герой – знает лишь господь бог… (Пауза.) Люди проживают свои жизни, находят последний покой на старых кладбищах, а наша Кимра всё жива… Так же течет мимо неё Волга-матушка, так же будут течь её воды, когда и нас не станет… Что тут сделаешь? На все воля божья, как говаривал отец Андрей. Но ведь и наша с вами воля тоже имеет значение… Как же этой жизни – да без нас с вами? Люди двигают жизнь вперед – и так без конца… Ну и хорошо, ну и ладно. И на том – прощайте, люди добрые, потому как нашей сказке – конец… ВТОРОЙ СКОМОРОХ (высовываясь). А кто слушал – молодец…
КОНЕЦ
На обложке воспроизведена гравюра Грекова «Вид на село Кимра с луговой стороны», 1772 г.
Входит отец Андрей.
БАРЫНЯ. А ведь я все слышала… Как вы с батюшкой вот здесь вот, на этом месте, шептались… Наклонись! (Семенов наклоняется ниже. Барыня хватает его за ухо.) Своими ушами слыхала, как ты покойного мужа нахваливал, а Алешку, сокола моего, ругал последними словами… Помнишь! СЕМЕНОВ. Глафира Петровна… Я же токмо для того, чтобы вашему батюшке понравилось… Бог видит… БАРЫНЯ. Бог? (Выхватывает из сапога Семенова нагайку, отталкивает его и принимается беспорядочно хлестать его куда придется. Семенов отступает, падает.) Бога ты вспомнил, сукин ты сын, негодяй! (Хлещет Семенова нагайкой.) ОТЕЦ АНДРЕЙ (бросаясь к Барыне.) Глафира Петровна, негоже так… (Отводит барыню.) БАРЫНЯ. Божьи заповеди, говоришь… А куда ж он смотрел, бог-то? Я однажды встретила Алешку своего, в Москве… Он с женой шел… Увидала его, а сердце так и занялось… (Плачет.) ОТЕЦ АНДРЕЙ. На все воля божья.
Пауза. Семенов поднимается на ноги, стоит в сторонке, уйти не решается.
БАРЫНЯ. А с Мишкой-то, выходит, воля-то будет не божья, а моя? ОТЕЦ АНДРЕЙ. И на вашу волю, Глафира Петровна, божья воля… БАРЫНЯ. Ишь ты, ловок, не поймаешь… (Пауза.) А скажи мне, батюшка, что за девка эта, пустынинская дочка? ОТЕЦ АНДРЕЙ. Хорошая девка. Себя блюдет, отцу помогает. БАРЫНЯ. А что же Пустынин ей жениха-то хорошего, по плечу, не сыскал? ОТЕЦ АНДРЕЙ. Вроде и сыскал, в Твери, да что-то не связывается… БАРЫНЯ. Девка не хочет. ОТЕЦ АНДРЕЙ. Не хочет. БАРЫНЯ. Она Мишку хочет. ОТЕЦ АНДРЕЙ. Его. БАРЫНЯ. А тот Пустынина от царского гнева спас… ОТЕЦ АНДРЕЙ. Спас, Глафира Петровна. БАРЫНЯ. И теперича Мишка на волю хочет? ОТЕЦ АНДРЕЙ. По совести сказать, кто ж не хочет-то – на волю?..
Пауза.
БАРЫНЯ. Так говоришь, на все воля божья? ОТЕЦ АНДРЕЙ. На все, Глафира Петровна. БАРЫНЯ. Так моя воля-то: хочу пущу, хочу нет… ОТЕЦ АНДРЕЙ. Ваша, Глафира Петровна… Токмо воля ваша, как и сердце ваше, в руце божьей…
Пауза.
БАРЫНЯ. На волю хочет… И девку эту хочет… (Задумывается.) Ну что же, пусть идёт… Да только надо крепко все образмыслить. Да расчислить… Слышишь, Федор Иваныч, что говорю? СЕМЕНОВ. Слышу, Глафира Петровна… БАРЫНЯ. Сколько он мог бы вперед годков на двадцать добра понаделать… Сапог да башмаков. Все надобно расчислить да итог вывесть… Сдюжит – пусть идёт… А нет – так и суда нет. Понял ли? СЕМЕНОВ. Понял, матушка, понял… БАРЫНЯ. Ступай! И ты, батюшка, иди-ка домой… Одна хочу побыть.
Семенов и отец Андрей уходят. Барыня сидит, опустив голову.
Сцена 15
РАССКАЗЧИК. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… Хоть решилась барыня Глафира Петровна Мише волю дать, а шли день за днем, месяц за месяцем – а как-то все откладывалось главное, последнее слово. Так и тянулось, пока однажды не пришла Танюшка Пустынина на исповедь. Выслушав Таню, батюшка всполошился и со всех ног бросился к барыне. И говорил с нею и даже позволил себе голос возвысить. И все повторял, что негоже девку позорить… Глафира Петровна сначала опешила, а потом принялась в свою очередь кричать на батюшку последними словами. Ушел отец Андрей, а на другой день поехал на дубненское устье. Возвратился он в Кимру вместе с капитаном Леонтьевым. И тот капитан имел разговор с Глафирой Петровной. О чем они толковали, никто не ведает. Дашка вся извелась, всё пыталась подслушать, но так ничего и не разобрала. А на третий день барыня велела Семенову выправить вольную… Так что скоро и свадьбу сыграли.
Рассказчик оборачивается скоморохом.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Гости и гостейки, на лавке, на скамейке! Приказали нам кланяться вам! Ехали мы лесом, стоит мужик с мясом, Ехали мы мимо куста, стоит мужик с суслом — И те приказали Вашей милости кланяться. Ехали мы мимо омёта – стоят тут два Федота, Ехали мы мимо забора – стоят два Егора — И те приказали Вашей милости кланяться». ВТОРОЙ СКОМОРОХ.У Михаила у Архангела Два голубя венчалися. Сизенький да беленький. Сизенький – Михайлушка, Беленький – Танюшенька.
Выводят Татьяну, поют.
Не пора ль тебе, Танюшенька, С терема долой? Ай, люли, ай, люли, с терема долой. Ковры желты пораскинем, Ты ступнешь, Ай, люли, ай, люли, ты ступнешь, А навстречь тебе Холостой Михаил, Ай, люли, ай, люли, холостой Михаил, Он сам тебе сапожничек, Сам сошьет своей Танюшеньке, Ай, люли, ай, люли, своей Танюшеньке, Башмачки с пучками да и с ленточками, С позументочками, Ай, люли, ай, люли, с позументочками…
Выводят Михаила.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Приехали звать свадьбу играть, хлеба-соли покушать, добрых речей послушать. А у нашего-то князя молодого… 40 вар пива варено, 50 говяд навалено; кур, гусей, петушков-золотых гребешков – повалено без счету на кровати по самые полати. ВТОРОЙ СКОМОРОХ. И пожалуйте мне стакан водки — Почту вас вместо своей тётки; Пожалуйте стакан пива — Я скажу вам большие два дива, Пожалуйте стакан квасу — Почту вместо барахту-атласу. ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Мир да любовь!
Молодые целуются. Отец Андрей благословляет молодых.
РАССКАЗЧИК. Ещё много лет рассчитывался Миша с барыней за свою волю. Тесть его, Григорий Пустынин, не дожил до того дня. Дети Михаила уж выросли, когда он принес старой барыне последние сапожки в счет своего долга… И сколько их, сапог, да башмаков, да туфель – стачал за свою жизнь наш герой – знает лишь господь бог… (Пауза.) Люди проживают свои жизни, находят последний покой на старых кладбищах, а наша Кимра всё жива… Так же течет мимо неё Волга-матушка, так же будут течь её воды, когда и нас не станет… Что тут сделаешь? На все воля божья, как говаривал отец Андрей. Но ведь и наша с вами воля тоже имеет значение… Как же этой жизни – да без нас с вами? Люди двигают жизнь вперед – и так без конца… Ну и хорошо, ну и ладно. И на том – прощайте, люди добрые, потому как нашей сказке – конец… ВТОРОЙ СКОМОРОХ (высовываясь). А кто слушал – молодец…
КОНЕЦ
На обложке воспроизведена гравюра Грекова «Вид на село Кимра с луговой стороны», 1772 г.