существую.

— Кроме меня, дружок, кроме меня, — она размахивает дымящейся сигаретой.

— Кроме тебя, но тебе я не нужен. Доктор Скиннер отнял у меня всё. И истину, и ложь. Он сам себе вживил электроды и явился к Оразду в виде Кондора. Мы с ней поднялись на залитую светом вершину, стояла жара, и тогда Кондор заслонил солнце…

— Погоди, Ральф, погоди! Ты с ума сошел! — она смотрит на меня в испуге.

— Конечно, сошел, давно. Я понял это там, на той самой кровати, на которой сейчас сидишь ты. Стоило мне прикрыть глаза, расслабиться, как мой больной мозг переносил меня к Двухголовой Овце и Мастеру-Зонтичнику. Пара голубей в свадебных нарядах пыталась довести до конца брачную церемонию, но Горемыка, ошибавшийся у тира…

— Не может такого быть, Ральф, что ты там несешь! Скажи-ка, зачем вы с ней отправились на вершину?

— Стояла жара, Кондор вырвал часть ее плоти, а где-то ближе к вершине должен был быть источник. Может, мы искали источник, где она могла умыться. Может быть, мы просто боялись птицы. Нет, вспомнил: там нас ждал Оразд.

— Он был в белом костюме, правда?

— Он был в белом костюме.

— И сообщил о новой прорицательнице Астиде, правда?

— Он действительно сообщил о новой прорицательнице.

— Ты рассказываешь мой сон, Ральф. Я же помню все это, вот тебе честное слово, помню. Мне так хотелось ребеночка, но после операции я стала бесплодной. И я сказала ему об этом. Конечно, я прекрасно помню, как сказала: «Положи-ка руку сюда: чувствуешь? Да нет же, до чего я глупа! Это невозможно…» Я всю жизнь мечтала родить двоих детей: Феба и Эсмеральду.

Потом мы с ним отправились в путь к вершине, стояла жара, и тогда Кондор заслонил Солнце…

— Кто ты, Роми?

— Да что я о себе знаю? Знаю, что подружки зовут меня Кипридой. Знаю, что хотела бы иметь двоих детей: Феба и Эсмеральду. Знаю, что вчера мне приснился толстячок в белом костюме и касторовом котелке; он поцеловал меня в лоб и сказал: «Иди к нему, моя девочка. Он уже не может вернуться, вот ты к нему и ступай». Я была испугана и потому спросила: «Где он? Как его найти?» А он улыбнулся и ответил: «Ты молода, может, тебе и хватит времени. Ступай прямо по этой дороге, не знаю, сколько тебе идти, но существуют же дорожные указатели и километровые столбы, задавай вопросы, расспрашивай, всё найдется ктонибудь, чтоб обмануть тебя. Ну да, на этой дороге обманщиков хватает». Вот я и побрела по дороге, увидела тот бар, вошла. И нашла тебя.

— Кто ты, Роми?

— Не знаю, Ральф, больше я ничего не знаю. Мне надо было найти тебя. Тот толстячок сказал, что к цели меня приведет дорога, на которой полным-полно обманщиков. Что ты, Ральф, собой представляешь: цель или ложь?

— Ты говорила с Ораздом! Он прислал тебя ко мне, а меня точно так же отправил тебе навстречу.

— А если ложь и есть цель, Ральф? А если сама цель — ложь? — боязливо спрашивает Роми.

— Неважно. Не имеет никакого значения. Важно идти своим путем, Роми.

Из показаний доктора Джаспера

— Я доктор Эмилио Джаспер, мне 40 лет, психиатр, женат, имею ребенка, атеист.

— Вы работаете в клинике доктора Габриэля Скиннера?

— Да.

— И участвовали вместе с ним в экспериментах с пациентом Ральфом Хеллером.

— В той мере, в которой способствовал выполнению научной программы доктора Скиннера. Я всего лишь его ассистент, не более.

— В суде это называется соучастием.

— Разве мы уже в суде?

— Будьте уверены, дело дойдет и до суда. Вы вживали электроды в череп своего шефа, не правда ли?

— У меня имеется на это протокол-разрешение с его подписью.

— А зачем ему понадобилась эта операция?

— Чтобы перенестись в мир своего пациента. С чисто научной целью.

— Вы уверены?

— Нет.

— Может быть, тут причиной кукла?

— Кукла как кукла.

— Или Оразд?

— О, вы и про Оразда знаете? Да нет, не верится. Верно, время от времени у него вырывалось, что он хотел бы убить Оразда. Но вы-то понимаете, что это существо… всего лишь умозрительно созданная химера. Попробуй, убей воображаемый образ.

— Заношу в протокол: задержанный утверждает, что Оразд — всего лишь иллюзия. И снова спрошу: уверены вы в том, что утверждаете?

— Нет.

— Поподробнее, пожалуйста, о своих сомнениях.

— Не знаю! Ничего не могу понять!

— Не кричите. Тут это не принято. Что еще вы хотели бы добавить?

— Оразд загадочен, вот и всё.

— Вернемся к вопросу о докторе Скиннере. Вы продолжаете утверждать, что три дня назад он был убит?

— Да, в пятницу вечером. Мы работали до девяти, после чего я ушел домой. У доктора Скиннера семьи не было; он мог позволить себе работать допоздна. Примерно в час ночи дежурная уборщица обнаружила его убитым — в собственном кабинете. Вот и всё, что мне известно.

— Уборщица утверждает, что около одиннадцати у него было двое посетителей, мужчина и женщина. У мужчины случился нервный кризис, и он спешно нуждался в помощи.

— Бывает.

— Уборщица впустила их, потому что лицо мужчины показалось ей знакомым: вероятно, это был пациент, который и раньше обращался в клинику.

— Возможно.

— Вы считаете, что убийство — дело рук этой пары, а, доктор Джаспер?

— Я ничего не считаю. Это мог сделать любой наш пациент, ведь они все ненормальные. Но мог и кто-то другой, неизвестно…

— И все это произошло в пятницу, а? Доктор, вы лжете без зазрения совести! Вы покрываете своего босса!

— Мой босс лежит на кладбище номер семь, участок двенадцатый, аллея третья. Можете проверить.

— Но я разговаривал с ним в субботу вечером!

— Не с ним, господин председатель, не с ним, а с его фантомом.

Из дневника Ральфа Хеллера

Тихими ночами, когда принимаются скрипеть несмазанные колеса воспоминаний, я, случается, поднимаю глаза к небу, но звезд на нем нет. Ваши звезды принадлежат вам, ваша вселенная — безраздельно ваша, нам же с Роми остается довольствоваться утомительным отсутствием пространства, но с теснотой это не имеет ничего общего.

Иногда у нас идет дождь, хотя облаков нету; подозреваю, что это проделки Оразда, который старается напомнить нам о чем-то, принадлежащем прошлому, благословенному миру, существующему в трех измерениях. В том мире у любой маргаритки, драного башмака, здания, чувства — буквально у всего есть свои реальные икс, игрек и зет.

Оразд нарочно посылает нам дождь, таково его понимание добра, но мы с Роми дождю не рады, он ведь тоже выдумка, как и надоедливый ветер и никому не нужный прилипчивый свет.

Я, Роми, заботы Оразда и наша печаль — вот и всё, что у нас есть.

У Оразда свой мир, проникнуть в наш он не в силах, а потому и просовывает порой через преграды