великом подслушивателе пресветлого эмира?

— Говорят, Абдурахман этот славился своей хитростью и коварством, но после смерти старого эмира у него случилась какая-то неприятность, и он должен был покинуть дворец…

— Не продолжай! — остановил тощего толстый. — Абдурахман — перед тобой! — И он кивком головы указал на длинноносого.

Тощий даже рот распахнул от изумления.

— Не выдавай своего удивления, о величайший m судей! — молвил Абдурахман тихим голосом. — Никто из каравана не должен догадываться о моем настоящем имени!

— Теперь тs понимаешь, что я могу заварить такой плов, что Насреддин лопнет, отведав лишь щепотку! — самодовольно сказал толстяк тощему. — Если мне нужен лжесвидетель, так вот он — Абдурахман. Если нужно завязать драку, чтобы обвинить кого-нибудь в беспорядках, Абдурахман тут как тут… Мы будем следить за каждым шагом Насреддина, за каждым его словом, и горе этому бродяге-ходже, если он не присмиреет или не уберется куда-нибудь подальше от нас! Что ты скажешь на это, Абд… то есть путник?

— Как будет угодно аллаху, — прогнусавил длинноносый. — Я уже двадцать лет слышу об этом слуге шайтана Насреддине. С ним надо быть очень осторожным. Нужно приглядеться к нему, узнать все его хитрости, его повадки…

— Не продолжай, — сказал толстяк. — Трудно охотиться за дичью, когда не знаешь ее. Расскажи нам, о многоопытнейший из судей, что-нибудь новенькое о Насреддине…

Абдурахман выразительно подмигнул в сторону погонщиков, невозмутимо сидящих в тени верблюдов.

— Они не услышат, — поняв знак, успокоительно сказал тощий.

— Да-да, они ничего не должны слышать, — забеспокоился толстяк. — Ведь Абдурахман случайно пристал к каравану, потом случайно оказалось, что ему с нами по дороге… Если же эти бродяги догадаются, в чем дело…

Толстяк даже глаза закрыл от ужаса.

— Выслушайте снисходительно совет ничтожного слуги вашего, — прикрыв из почтения один глаз, зашептал Абдурахман. — Пусть многомудрый судья громко рассказывает истории о Насреддине, а я буду кричать после каждой: «О великий ходжа Насреддин!», «О защитник нищих и неимущих!»… Вы же — да простит нас аллах! — сердитесь на меня. И пусть эти мошенники слышат, что я противен вам своей любовью к этому бродяге Насреддину, да оближет шакал его кости!..

Толстяк снисходительно поглядел на тощего: вот, мол, какие у меня мудрые помощники.

А тощий, смочив горло глотком воды из бурдюка, откашлялся и сказал:

— Я расскажу вам, как Насреддин отучил правоверных от освященного аллахом обычая делать судье подношения.

— Как? — ужаснулся толстый. — Разве судья не получает подношений? А как же тогда узнавать, кто прав, кто виноват? Воистину ужасно то, что ты говоришь, а я слышу!

— Вот поэтому-то, о сын мудрости, — сказал тощий, — я, как ты видишь, и превратился в кожу да кости.

— Судья, который берет взятки! — завопил вдруг Абдурахман так пронзительно, что все вздрогнули. — Это неслыханное дело! Правильно поступил Насреддин, проучив этого жулика!

Тощий гневно поглядел на шпиона, но тот, подмигивая обоими глазами, продолжал орать:

— Ай-яй, пусть прославится имя Насреддина — защитника справедливости!

— Если ты, сын гиены, еще… — начал было тощий, но жирная ладонь легла на его колено, и толстый прошептал:

— Не шуми! Так надо… Лучше начинай свой рассказ.

Однажды Насреддин принес мне документ, к которому я должен был приложить печать. Дело касалось наследства его друга, портного Мукума, — участка земли. Я даже не стал читать этой бумаги — чем можно поживиться у оборванцев? Бездельник Насреддин несколько раз заходил ко мне, просил, угрожал, но уходил ни с чем. Но вдруг в один прекрасный — будь он проклят аллахом! — день этот мошенник Насреддин приносит мне в дар громадный горшок, тяжелый, как мельничный жернов.

— Чудесно! — пробормотал толстяк. — Горшок — это хорошо. Тяжелый горшок — еще лучше!

— Я заглянул — горшок был полон меда!..

— О, клянусь аллахом, — облизнулся толстый судья, — мед — это втрое хорошо!

— Я немедленно скрепил документ печатью и вручил его Насреддину.

— Справедливо, справедливо, — важно кивнул чалмой толстый.

— Но когда я захотел попробовать мед, то оказалось, что мед был в горшке только сверху, на толщину пальца, а под ним до самого дна — вонючая глина…

— Нужно было немедленно вернуть бродягу!

— Я так и сделал… Насреддина нашли на базаре, вместе с тем самым портным Мукумом, чей документ я заверил. Мой посланец подошел к Насреддину и сказал: «После наложения печати обнаружилась ошибка в документе. Верни его судье, он тотчас же исправит текст». — «Это не в бумаге обнаружили ошибку, — ответил Насреддин, — а в горшке с медом». И рассказал всему базару историю с глиной. Каково было мое положение?

— Ха-ха-ха! — залился смехом, похожим на бульканье кипящего на очаге чайника, Абдурахман. — Так и нужно наказывать жадных судей! Да прославится имя Насреддина — защитника бедных!

Тощий злобно глядел на длинноносого. Караванщики с интересом прислушивались к рассказу, перемигивались, не скрывая улыбок,

— Прекрати смех, нечестивец! — грозно крикнул толстяк Абдурахману. — Или мы прогоним тебя — добирайся до города со своим верблюдом один, как хочешь…

Длинноносый покосился на погонщиков и придал лицу серьезное выражение.

— Вот еще случай, — скучным голосом протянул тощий. — Решал я спор между муллой и бедняком. Мулла еще накануне принес мне жирную курицу с цыплятами…

— И она оказалась поддельной, как горшок с медом? — догадался толстый.

— Нет, курица была настоящей, но когда я спросил муллу, что он может сказать в доказательство своей невиновности, то Насреддин, находящийся тут же, крикнул: «Не задавай глупых вопросов, судья! Ведь та курица с цыплятами, которую тебе вчера передал мулла, уже все сказала!»

— Ха-ха-ха!.. — забулькал было Длинный Нос, Но тощий судья продолжал:

— Знай: Насреддин часто пользуется каким-нибудь трудным спором или сложной тяжбой, для того чтобы опозорить судью!

— Меня-то, если на то будет воля аллаха, он не сумеет провести, — ухмыльнулся толстяк.

— А вот как ты, о сын мудрости, решил бы такой спор: жалобщик утверждает, что он стоял все время рядом с дровосеком и подбадривал его, говоря при каждом взмахе Топора: «Вот так, вот так». А теперь дровосек, получив плату за труд, не хочет делиться. Как тут быть?

Толстый продолжал улыбаться, но глаза его стали растерянными.

— Я тоже не мог ничего придумать. Но тут подвернулся ходжа и решил это дело в одно мгновение. Он взял у перепуганного дровосека