предполагаемого будущего. Вот он в белой каске, держа планшет с подколотыми актами выполненных работ, руководит действиями бригады на монтаже подкрановых балок на рудном дворе аглофабрики. Вот его фотография в газете «Вестник металлурга» с напечатанной хвалебной статьей. Вот он в загсе в черном костюме, держит за руку молодую и ослепительно красивую девушку в фате, а вокруг все хлопают, все улыбаются, и только лишь мать его утирает синим платочком слезы. Вот он с женой и детьми на собственном «Дэу Ланосе» едет летом на дачу. Вот он все с той же красавицей женой и здоровыми и умными детьми загорает на пляже в Турции.

Волшебные картины неотвратимого будущего своим великолепием все же не смогли убрать тарахтящий отбойный молоток из головы размечтавшегося Гоменюка, но сумели немного приглушить действие пневмоагрегата, как будто сам череп обложили пенопластом и обмотали целлофаном с пупырышками. Из-за этого приглушенного состояния Сергей Николаевич почти пропустил приезд трамвая. Из мира боли и фантазий его выдернул звук раздвигающейся трамвайной двери. Он открыл глаза. Перед ним красный, как сковорода в аду, на которой должно жариться все окружающее лицемерное общество, стоял ТРИНАДЦАТЫЙ трамвай и заманивал своей открытой средней пастью в отвратительно унылое путешествие, навстречу новой боли и страданиям.

Молча встав с травы и подойдя к трамваю, Щавель уставился на него ненавидящим взглядом и со всей своей пролетарской страстью харкнул в раскрытую дверь. После чего повернулся и поплелся в сторону кафе «Поляна», где, свесив влево давно не стриженную голову, с дистиллировано постным выражением лица сидел человек, умеющий держать свое слово, – Григорий Константинович Лушпа по прозвищу Гендальф Синий.