обгорел, с левой руки кожа облезла как перчатка, но больше осталось обиды: в бой не вступил, пострелять-покидать бомбы с ракетами не смог за свою Родину, машину, хоть и не по своей вине, но загубил, сам на койку попал. Из полевого госпиталя, уже через три дня, оклемавшись, стал проситься обратно в полк. Все воюют, а он здесь на койке прохлаждается, хотя руки-ноги-голова целы и в порядке.

Вот и сейчас сразу же не повезло. На взлете не убралось левое шасси, и пока Соболев перекрикивался по рации с комполка и инженером эскадрильи, все остальные ИЛ-ы уже ушли на линию боевого соприкосновения.

– Нагоняй их, штурмуй, и там как сложится! – приказал комполка Поварков, и Женька его прекрасно понял.

Конечно, начальству сейчас главное отбомбиться по противнику, а сядет или нет летчик после этого – дело десятое, учитывая обстановочку на фронте. Самолет ему дали самый старый в полку, еще одноместный, много раз латанный–перелатанный, уже дважды садившийся на фюзеляж, один раз даже с капотированием⁴. А что поделать – все новые машины в полку заняты, спасибо, что хоть эту выделили, а то вообще не летал бы. И Соболев, три раза плюнув через левое (старая привычка, еще бабушка в родной уральской деревне научила, от беды), бодро вскочил в кабину и задвинул фонарь.

А потом – уже привычное радостное ощущение взлета, привычная тяжесть самолета, до завязки нагруженного контейнерами с ПТАБами⁵, легкий набор высоты после отрыва от земли и непривычный звук закрытия шасси, после горящая лампочка о том, что одно колесо так и не убралось. И полет до линии фронта в одиночку, без ведущего, как будто все эти 20 минут сам с собой размышлял и прощался: знал, что или не долетит, или если долетит, то собьют из зенитки, или если не собьют, то накроют «мессеры» в квадрате штурмовки, или если не накроют, то обратно не долетит, или если долетит, то не сядет…. В общем, в таком настроении он и подошел к указанной цели.

Своих самолетов уже в воздухе не было. Они, воткнувшись в израненную землю, догорали теперь дымными кострами, раскинув крылья, как обгоревшие пальцы рук. Внизу Женька увидел два почти рядом, а примерно в километре от них и третье место падения, и сразу понял, что там лежат его боевые товарищи. Он летел без стрелка, но и стрелок ему не помог бы, будь он здесь всего 15 минут назад. А теперь он один, совсем один, и куда лететь, не знает. Наверное, подумал он, истребители прикрытия, как это часто бывало, бросив свои штурмовики вошли в воздушный бой, и ребята попали под атаку другой группы «мессеров» в момент захода на цели. Стало тоскливо. И тут как будто кто-то толкнул Евгения в самый затылок. Он удивленно повернулся, надеясь, что его не атакуют сзади, и вдруг почувствовал, просто ощутил, что ему надо на три с половиной километра на северо-восток, к вон тому куску леса, чернеющему вдали. Он глянул вперед, назад, повертел головой во все стороны – небо вокруг было на удивление чистым и пустым. Как будто и не шел здесь совсем недавно яростный воздушный бой, не пронизывали его цветные трассы выстрелов пушек и пулеметов, не срывались вниз, оставляя прощальный дымный след, самолеты, не гибли, крича от ужаса и паскудно ругаясь в последний раз перед ударом о землю, летчики. И тогда, закусив губу от нахлынувшей злости, Соболев направил самолет туда, куда кто-то ему только что подсказал.

– Снижайся до бреющего! – был следующий приказ. И опять, это не радио, это тот же тихий, но как будто не терпящий возражений голос у него в голове. Женька, убрав газ, аккуратно снизил свой ИЛ до ста метров. Слышался шум ветра, натужно гудел мотор. Кромка лесного массива быстро приближалась. И тут он увидел: внизу, как на параде, неумолимо рыча и поднимая облака пыли, к линии фронта шел танковый клин. Впереди, как огромные черепахи, двигались несколько новых «тигров» – их квадратные угловатые формы Евгений узнал сразу, накануне на инструктаже эскадрильи комэск Вася Попков показывал и все рассказывал про эти новые немецкие чудо-танки. Сверху они казались невероятно красивыми: грациозная мощь, помноженная на ужас от их появления здесь, готовых смять и растоптать в пыль нашу оборону. Чуть далее, будто прячась за колоссальную «тигриную» броню, ползли другие танки, размером поменьше, но такой же внушительной мощи. Посередине и немного позади, прикрываясь, шли несколько тяжелых бронетранспортеров с взводами немецкой пехоты. Меньше чем через час вся эта грозная сила должна была добраться до позиций нашей обороны, прорвать ее и двигаться дальше. Но теперь на нее заходил всего один маленький самолет, несущий смерть в подвешенных к крыльям квадратных контейнерах.

Новой команды от неизвестного внутреннего голоса Жене не потребовалось: немцы были как на ладони, и от осознания этого он весь затрясся, завибрировал, руки, держащие штурвал, вспотели и задрожали в предвкушении атаки. Забыв обо всем, попытавшись собраться и сконцентрироваться только на цели, он повел свой ИЛ на первый заход, заранее спланировав атаку в два. Прочертив в воздухе диагональ к курсу вражеских танков и поравнявшись с ними, Соболев плавно нажал кнопку электросбрасывателя для выпуска бомб из всех 4-х контейнеров и сразу же бросил самолет в горку, поднимая его вверх для разворота и второго захода на клин. Внизу распускались бело-оранжевые цветы разрывов: почти 200 ПТАБов накрыли технику немцев, подобно огненному смерчу.

– Уходи быстро! – услышал Евгений тот же голос. – Лети, к своим!

Но азарт боя уже захватил сознание молодого летчика, делая левый вираж в сторону от противника, он невольно глянул и увидел внизу просто невероятный результат своей штурмовки: два головных «тигра» горели с пробитыми сверху башнями, третий, кажется, крутился на месте с перебитой гусеницей. Чуть дальше поднимался дым из корпусов пяти или шести других танков, а за ними стояли превращенные в месиво остовы от трех бронемашин, вокруг которых суетились черные фигурки солдат. Самолет почти развернулся для второго захода, Евгений приготовился стрелять из бортовых пушек. В голове мелькнула уже собственная тщеславная мысль:

– Если подтвердят штурмовку, то этот вылет точно на Красную Звезду, а то и Героя дадут…! – но тут же сильнейший удар потряс весь корпус машины и огненные брызги от попавшего прямо в мотор зенитного снаряда полетели, казалось, прямо в лицо Женьке.

Вираж был почти закончен, и ИЛ-2 с уже остановившимся винтом, поврежденным осколками хвостом и полностью потерянным управлением на относительно небольшой скорости стал врезаться в лес, ломая верхушки берез и сосен. Плоскости и корпус самолета отскочили моментально, а бронекабина с откинувшимся назад