природы!»

   «Точно», энергично подхватил Арсений Ильич, «это стихийное бедствие! Непредвиденные обстоятельства!»

   Безутешная почтальонша не внимала научным фактам, а пузыристая каловая масса неумолимо поглощала грядку за грядкой.

   Приятели покинули аварийное собрание и отправились на участок Арсения Ильича обсудить текущие задачи бизнес-проекта.

   «Слышь, Старик, это ведь моих рук дело…», вдруг печальным голосом признался Арсений Ильич.

   «Как это?»

   «Да я воды-то вчера в саклю плесканул, но продукта там годного совсем мало было. Я даже посидел полчасика, хотел свежего выдавить… Но нет, я же не депутат и не журналист – по заказу не лезет! А потом думаю: что ж я тужусь? У почтальонши сортир аккурат за моим, жопа к жопе… и действующий. Подброшу наших первенцев прямо в закрома! А уж вечером смотрю – моя к дочери собирается, пироги затеяла. И тут меня как торкнуло… Приметил, что она в морозилке дрожжи прячет, думаю – брошу кусочек в это самое, для опары… Опарыши же, Старик! Опарыши!!! Понимаешь, от какого слова?! Хотел отломить уголочек, как жена выйдет, но она чегой-то сразу вернулась, я под пиджак пачку спрятал, и в огород. Думаю уж – на месте отломлю… А на месте у меня весь шмат из бумажки и вывернулся… Я бумажку сжёг, и – спать. А утром – видал тут чо? Ночи-то тёплые… Господи, хорошо хоть уклон к пруду, а не ко мне!»

   Старик удивился: «Хорошие дрожжи какие! С одной пачки – смотри как поднялось!»

   Арсений Ильич грустно вздохнул: «Там, Старик, большая пачка была, с хлебозавода. Килограмм! Жена только кусочек отрезать и успела.»

Глава четвертая

   Старший лейтенант Тыртышный давно заглядывался на штабную машинистку Валю. Молодая девушка выросла в маленькой деревушке среди неведомых дремучих лесов, откуда вывез пару лет назад её земляк, батальонный раздолбай – прапорщик Подобуев. Тогда он, кажется, был в командировке в каком-то из дагестанских кишлаков, и за каким-то же чёртом всем разослал фотографию из красного уголка, где он с Валей сфотографировался на фоне выцветших фотообоев с пальмой и бледным морем. Вот в эту девушку на фотографии Тыртышный и влюбился сразу.

   К сожалению, молодой человек был очень робок в отношениях с женщинами. О выражении чувств нечего было и помышлять. Во-первых, девушка не была одинокой. Во-вторых, старший лейтенант очень стыдился своих ног. Тонкие, коленчатые и слегка разогнутые посередине ноги никак не соответствовали остальной богатырской фигуре – с огромными покатыми плечами, здоровенными ручищами, чересчур могучим животом. Венчала странный комплект свирепая, коротко стриженная голова, посаженная прямо в торс, безо всякой шеи. Из головы исходил удивительно высокий, иногда срывающийся на фальцет голос. И это было и самое главное, и – в-третьих.

   Поэтому Леонид Николаевич всегда краснел, когда ему приходилось встречаться с Валей, он таращил глаза и непременно отдавал честь. Даже при «пустой» голове. Застенчивая девушка загадочно улыбалась и опускала глаза. Что вовсе не мешало ей внимательно наблюдать за эволюцией чувств военнослужащего. И в женской головушке крутились, крутились разные мысли. А подумать ей было о чём. Прапорщик Подобуев – свой парень, из детства. Любовь ли это, или привычка? Какие перспективы у карьеры прапорщика? Через двадцать лет службы – старший прапорщик? Иное дело – офицер. У него и сейчас уже отдельная «двушка» в новой панельке. Вот и думай, Валя, пока детей нет.

   И как-то однажды, тоскливым осенним вечером, произошёл случай. В канун очередной проверки Командир велел привести бумаги в порядок. Пересмотреть, переложить, рассортировать приказы; перепечатать мятые и замызганные; к утру. Армия ведь.

   И вот стучит Валя по клавишам, а дежурит по штабу старший лейтенант Тыртышный. И ни одной человеческой души в штабе больше нет. Только охраняет батальонное знамя рядовой Ахмедов.

   Осень самая ранняя, а вечера уже прохладные. С Балтики тянет туманной сыростью. Холодно Вале в одной блузке, и чай не согревает. Тем более, что много не выпьешь – туалета в штабе нет. Надо идти на улицу в дощатое сооружение, следить, чтобы не зацепиться за гвоздь и держать дверь изнутри. И тут входит старший лейтенант Тыртышный. Красный, как из бани, и потому такой же потный. «Может быть, Валенька, Вам шинель какую дать? Замерзаете ведь…» Говорит писклявым голосом, и смотрит через пузо на свой сапог.

   «Спасибо, Леонид Николаевич. Шинель мне не надо. А нельзя ли послать кого-нибудь ко мне домой, у мужа свитер попросить?»

   Тыртышный широко разводит руками и смотрит на другой сапог. «Это я сейчас, вмиг!» Чуть не бегом выходит из комнаты, на ходу пишет в блокноте, вырывает листок. «Дневальный, дневальный!!! На-ка тебе адрес прапорщика Подобуева. Дуй к нему в Городок, попросишь для Валентины Сергевны свитер.»

   «Ни магу пакинут флаг, товарищ комантир!» Скалится Ахмедов.

   «Бегом, товарищ солдат!» неожиданным для всех басом ревёт Тыртышный. Ахмедов видит вздувшиеся вены на лбу офицера и бежит, зажав в кулачке бумажку с адресом.

   «Трикотажный! Скажи мужу – трикотажный!» перевесившись через стол, кричит ему вслед Валя.

   Прапорщик Олег Подобуев занимал вместе с супругой Валей две маленькие комнаты на первом этаже старого немецкого коттеджа. На второй этаж пристроена отдельная лестница, и его жители имеют свою кухню, так что они не в счёт. Раньше в каждом таком коттедже жила семья одного фрица-лётчика, а теперь отлично помещалось несколько семей-победителей. Олегу повезло с соседями – третью комнату занимал молчаливый, суровый пьяница Сашка, сержант сверхсрочной службы. Когда-то они вместе остались в части, но Олег сразу закончил школу прапорщиков, а одинокого Сашку всё устраивало и так.

   Этим вечером наёмник сидел на кухне и смотрел, как Сашка в форменных трусах жарит кусок изъятой из столовой свинины. Оба они неспешно пили пиво и курили, пользуясь Валиным отсутствием. Свинина попалась возрастная, чёрные волосы щетины страшно топорщились внутри прозрачной шкуры. Раскалённый жир пузырился и шкворчал на сковороде, брызги летели на старый фашистский кафель и на голое Сашкино брюхо. В уличную дверь кто-то поскрёбся.

   Подобуев открывает и видит Ахмедова.

   «Товарищ прапор, разришите далажит, давайте свитер для жина!»

   «Ты чего не на посту? Сменился, что ли?»

   «Нет, какой