- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (11) »
Маруся Апрель Горбунки
ГорбункиГлава 1 – Ген, поворот не пропусти! А то глядишь, не дождутся нас бабулечка с дедулей! Водитель, худощавый небритый мужик лет пятидесяти, обернулся и, сделав суровое лицо, прогудел: «Полковнику никто не пишет. Полковника никто не ждёт». Девчонки снова прыснули. – Ты нас так живыми не довезёшь. Помрём тут с тобой со смеху. – Не боись, девчоночки, прорвёмся! Снег валил хлопьями, залепляя стёкла. Дворники едва справлялись, и новенькая «двенашка» – крохотная точка на кружащейся земле, грозилась заглохнуть прямо посреди просёлочной дороги. В этой прогревшейся уже машине, с этим простым мужиком и с Катей, с которой никогда и ничего не было ей страшно ехала бы Оленька всю оставшуюся жизнь. Но дядя Гена резко свернул, и она, так и не разглядев сквозь заснеженное окно надписи на указателе, всё-таки поняла, что въехали они в Катину деревню – в Горбунки. Когда-то была деревня большой, а теперь осталось в ней всего четыре жилых дома. Оленька, гадавшая, какой из них Катин, поёжилась и с опаской посмотрела на подругу, когда остановились они перед низким, будто вросшим гнилой грибницей в землю червивым домом-грибом с заколоченными крест-накрест окнами. – Ген, ну ты чё? Глазёнки-то с утра промывал? – обиженно произнесла Катя. – Тьфу ты! – Машина медленно попятилась. – Совсем вы меня, девчонки, заговорили! Морозный воздух обжёг щёки. – Вы весь гардероб сюда притащили, что ли? – вынимая из багажника два чемодана, поинтересовался водитель. Катя хитро улыбнулась и протянула ему мятую купюру. – Ну ты чего, Катюш, мы ж свои, – но денежку всё-таки взял, добавив: «Деткам тогда, на сладости». – Ты, Ген, сладостями-то не увлекайся, тебе ещё нас обратно везти. – Обижаешь, Катрин! Буду как штык! Значит, на неделю тут? Ну, маме Насте привет! Заходить уж не буду. Он сел в машину и уехал. За новым в снежных шапках забором стоял большой бревенчатый дом. Было семь утра, но сквозь окна в резных наличниках просвечивал тусклый желтоватый свет. Из трубы на крыше валил дым. Снег, нетронутый, девственно-белый, покрывал всё вокруг, и только прочищенная кем-то дорожка говорила о том, что их ждут. Из отверстия внизу деревянной двери выскочил чёрный котёнок и промчался мимо. – Кажется, у нас пополнение, – сказала Катя, и повернувшись к подруге, ободряюще улыбнулась: – Ну, вот, Оленька, мы и приехали. Давай-ка не робей. Заходи! Они прошли через холодную веранду, которую Катя назвала крыльцом. Протащили чемоданы через тёмную маленькую комнатку – сени, и оказались перед обитой серой клеёнкой дверью. Катя потянула за железную ручку. Из жаркой избы пахнуло супом, сладкими булочками и сушёными какими-то травками. Маленькая полноватая старушка в шерстяном болотного цвета платке, в цветастом фланелевом халате, опираясь на гладкую палку, бросилась обнимать внучку. Она расцеловала её в щёки, в нос, в лоб, всюду. – Любимочка моя! Приехала-таки! Увидев Оленьку, она немного оробела. – Бабуль, знакомься, это Оля. Подруга моя. Библиотекарь. Я тебе про неё рассказывала. – А… Библиотекарь. Помню, помню. Баба Настя, будто застеснявшись чего-то, улыбнулась, и между двух её передних зубов заметила Оленька такую же, как у Кати, щербинку. И блеском карих глаз была она похожа на Катю, точнее, Катя была похожа на неё. Только иссиня-чёрные волосы внучки были модно подстрижены до плеч, а бабушкины, седые, спрятаны под платок. – Что ж стоите-то. Одежду здесь вешайте. Руки мойте и за стол. Бывшую впервые в деревенском доме Оленьку поразила огромная печка и жёлтые в оранжевых кругах занавеси вместо комнатных дверей. Намыв руки под рукомойником заботливо подогретой кем-то водой, они пошли в комнату – залу. Небольшая, квадратная, она отделялась от соседней комнаты неровной в блёклых обоях не доходящей до потолка стеной-перегородкой. Слева – высокая с горой взбитых подушек в кружевных покрывалах кровать, справа – промятый диванчик, прямо, между деревянными с двойными толстыми рамами окнами – покрытый ромашковой клеёнкой прямоугольный стол. С портретов на стене смотрели на входящих чёрно-белые лица: четверо похожих друг на друга мужчин, в одном из которых узнала она дядю Гену, и молодая девушка. Оленька догадалась, что это были дедовы сыновья и Катина мама. Вслед за подругой она пошла к столу и замерла. За кружевным укрывавшим железную спину кровати полотном, словно коршун, сидел за столом худой горбоносый с копной всклокоченных пепельных волос старик. Перед ним в глубокой миске дымился суп. Слева от неё стояла налитая до середины рюмка, справа на белой салфетке располагались ложка и ломоть белого ноздреватого хлеба. Он медленно повернулся и наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то, полез в правый карман и, достав оттуда круглые с толстыми линзами очки, надел их. – Катька, ты, что ли? – Я, деда, я! Катя бросилась к нему и, почти свалившись на колени, позволила и ему обнять и смачно расцеловать себя. – Мать! – грозно окрикнул дед. – Ты чего не сказала-то! – Так я ж не знала! Вдруг бы не приехали, а ты б ждал, – ласково проговорила бабушка. – Не знала она. Чего ты только знаешь! Дед снова замер. – А это кто с тобой? – Это Оленька. Подруга моя. – Ну, Оленька, подойди, дай на тебя глянуть! – приказал дед. Оля приблизилась. Дед снял очки, просверлил её своими глубоко посаженными глазами. Положил зачем-то на лоб ей руку. Оленьке подумалось, что сейчас он попросит её открыть рот. Но он опустил руку и сказал вроде бы одобрительно: «Оленька, значит. Ну, с прибытием тебя, Оленька». – Мать, мы завтракать будем или как? – крикнул он бабе Насте. – Иду, Лёнечка, не гневись, иду! И, неся в морщинистых руках обёрнутый в серенькую какую-то тряпочку котелок, вошла баба Настя. Она поставила его на приготовленную заранее круглую доску, и когда подняла с него крышку, по комнате разнёсся такой аромат, что у Оленьки рот наполнился слюной. Только тогда она вспомнила, что со вчерашнего ужина в поезде они ничего не ели. Тушёная картошка с мясом оказалась бесподобной. Дедушка Лёня настоял, и бабушка налила им по стопочке какой-то чудесной собственного приготовления наливки, а потом и по второй, и разомлевшая Оленька, никогда в жизни не пившая ничего крепче шампанского, вслушиваясь в беспрерывные расспросы бабы Насти о Катиной работе в больнице, и об учёбе в «медцынском», и как всегда весёлые житейские ответы подруги, думала о том, как же всё-таки здесь хорошо, тепло и уютно. И все они отчего-то так смеялись, что у Оленьки заболели от смеха щёки. То ли из-за того, что она не выспалась, то ли из-за какого-то
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (11) »