Андрей Мурай Весна, лето, осень, зима… И опять весна…

Глава первая. Бабушка, дедушка и немножко мама

Голубое основанье,

Золотое остриё…

Сердцем помню только детство:

Все другое – не моё.

И.А.Бунин

Почему я это помню? Что во мне помнит это? Прошло более полувека, я сотни раз поменялся и физически, и метафизически. Во мне не осталось ни одной молекулы, ни одного атома от меня тогдашнего – маленького, начинающего жить человека. Такую память не сохранить ни головой, ни сердцем. Живая клетка при всей её разумности событийной памятью не обладает и не передаёт произошедшие события как эстафетные палочки. Сохранилось в душе – памятливой, неспокойной, нестареющей.

Я вспоминаю детство. Случалось мне в те далёкие годы, гуляя во дворе, навалить полные штаны. Бывало это достаточно часто, откуда взялась такая напасть, никто не понимал. Этими «никто» были мои бабушка и дедушка, которые всякий раз меня отчаянно ругали. И вот хожу я как-то с полными штанами в дальнем закутке двора, и очень мне не хочется возвращаться домой, выслушивать то, что скажут мои воспитатели. Уже стемнело, а я хожу и фантазирую, что вот сейчас откуда ни возьмись явятся Три Богатыря и скажут: «Здравствуй, мальчик. Мы пришли к тебе на подмогу. Какое будет твоё задание?» А я отвечу: «Перво-наперво, ребята, – штаны. Глядите, что делается! Их надо поскорее постирать и высушить». Богатыри всё быстро постирают, всё высушат, я всё чистое, свежее надену и приду к дедушке и бабушке незапятнанным.

Сравнительно быстро научился я содержать в чистоте нижнее бельё, а вот мечты и фантазии преследуют меня до сих пор и не дают мне покоя. Как случается на пути трудность или заминка, тут же я начинаю придумывать да прикидывать: «Эх кабы сейчас…А вот бы у меня… И тут как спустятся да на парашюте…».

Никак мне не смириться с тем, что никто не явится, не выскочит, не спустится, не материализуется, и рассчитывать можно только на себя. Вот и сейчас, написав это, притомился я чуток и подумал: «А вот бы клавиши сами нажимались, буквы на экране сами собой появлялись, а я только посматривал бы – а что же там мною пишется…»

Дедушка бреется. К рукомойнику он принёс миску с тёплой водой и стакан с очень тёплой водой. Сначала дедушка правил бритву на длинном ремне с проплешиной посередине. Этот ремень висит рядом на шкафу. Потом дедушка долго мылился помазком. Потом ещё пару раз резко провёл бритвой по ремню от себя вверх и оглядел лезвие. Убедившись в том, что бритва наточена остро-остро, дедушка опустил её в стакан с очень тёплой водой и подержал там немного. Затем стал подносить бритву к лицу, осторожно выбривая небольшие участки кожи. Очень медленно, очень не торопясь. Бывает, дедушка чертыхается. Значит, он порезался. Тогда дедушка кричит: «Надя!..» На зов приходит бабушка и подаёт оплошавшему мужу ватку и йод. Но такое случается нечасто. Дедушка бреется осторожно…

На завтрак манная каша и сыр. Манная каша противная, хотя и сварена без комочков. Сыр просто так есть скучно. Ну, просто так его никто есть и не собирается. Откусив, можно посмотреть, на что похож оставшийся кусок. Иногда он похож на горку, иногда на голову шахматного коня, а иногда на жёлтого крокодила. Потом сыр кончается и становится ни на что не похож… Из последних кулинарных испытаний самым серьёзным для меня была чёрная икра. Приехала мама, привезла небольшую баночку чего-то чёрного. Вместе с бабушкой они мне говорили, что это икра, что она полезная, паюсная и очень вкусная…Я с трудом сдержался, чтобы эту гадость не выплюнуть…

Бабушка взяла меня с собой в магазин. Мы стоим в очереди за молоком. Бабушка пережидает, когда продавец – шустрая тётя в белом халате и белой косынке – откроет новую флягу. Сверху молоко и жирнее, и вкуснее. Многие женщины берут молоко какое попало, но бабушка так поступить не может. В магазине душно и скучно, я выхожу на улицу. Рядом с магазином висит почтовый ящик. Из щели ящика внизу еле-еле виднеется кусочек письма. За маленький уголок я аккуратно вытаскиваю всё письмо наружу. По причине малости роста я не могу бросить конверт обратно в ящик и бросаю чьё-то письмо в рядом стоящую урну. Я совершаю первый в жизни гадкий поступок. Бабушка выходит из магазина с молоком, и мы идём домой. Переходим улицу Красную. Сегодня будний день, машин нет, но мы всё равно переходим на зелёный свет. Мимо книжного магазина идём к нашему дому. Книжный магазин на дворовом жаргоне назывался «кайгиз». Непонятно, почему. Или так сократили «Краевое издательство», или – «Краснодарское краевое издательство». Дошли, вот и номерной знак – 19.Разбуди меня тогда среди ночи и спроси: «Мальчик, где ты живёшь?» Я бы ответил без запинки: «Красная, девятнадцать». Откуда они взялись, эта улица, этот дом, я не знаю, потому что, когда меня не было, они уже были. А меня туда принесли из Краснодарского роддома N1. Мы проходим через длинную подворотню во двор. По двору слоняется одинокий Бока. Это мой товарищ по играм хорошим и разным. Недавно, например, мы прыгали в лужу. Конечно, придумал эту замечательную игру Бока, потому что в нашей паре он был ведущим, а я – ведомым. Лужа получилась от сильного летнего дождя и была большая, как море. На нашу удачу рядом с этим морем разливанным стояла бочка, на которую Бока с трудом забирался и, распрямившись во весь малый рост, прыгал. Когда он достигал поверхности воды, когда брызги летели во все стороны, чумазая рожица друга-Боки озарялась таким заоблачным счастьем, которое взрослому человеку, конечно, никогда и ни за что не испытать… Потом на бочку закарабкивался я. Самому было не залезть, и Бока меня подсаживал. «Прыгай!» – пустота полёта, и дух захватывает, и тёплое мокрое приземление, и брызги вокруг…

«Ах!» – сказала бабушка, когда я пришёл сдаваться домой.

«Нет, нет, – строго сказала бабушка Боке, – он сегодня не выйдет, мы ещё на рынок пойдём…» Бока огорчается. Вообще-то родители назвали его Боря, но буква «р» пока у Боки не выговаривается. «Нам до буквы «р», как до Берлина», – говорит мать Бори-Боки…

Мы на рынке. Левой рукой бабушка контролирует моё присутствие, а правой перебирает овощи. Смотреть на бабушку любо-дорого, она в своей стихии. Знает, кому улыбнуться, а с кем поругаться, с какой ценой согласиться, а кому сказать: «Значит, не договорились».Покупаем мы всегда много; когда возвращаемся, бабушка несёт две тяжёлые сетки. Такие тяжеленные мне ни за что не поднять, но я помогаю, как могу – оттягиваю чуть в сторону сетку, ту, что справа, чтобы она не тёрлась бабушке о ногу. По дороге мы разговариваем. На рынке я услышал, как одна женщина говорила другой: «Такая была курочка хорошая, сама себя