множество. Местная диаспора увидела во мне перемены, но лишние вопросы не задавала, думая, что я просто «сел на ЗОЖ».

И вот в один из дней, я как обычно зашел в русский бар, чтобы выпить чего-нибудь свежевыжатого, но ко мне пристали два геофизика вернувшиеся с морей: «Выпей с нами, да выпей!». Я и так, и сяк, а они не отстают. Вмешался бармен. Как все бармены в мире, он был в курсе, что творится с их завсегдатаями. «Отстаньте от него, Гера теперь у нас верующий. Он к Христианству прислонился,» – произнёс он невозмутимо.

Геофизики переглянулись.

И тут я, как испуганный Петр, отрекшийся перед прислугой первосвященника, непонятно зачем стал отнекиваться. Так мол и так, всё это не так. Напрашивается вопрос «зачем»? Зачем я стал отнекиваться и оправдываться? До сих пор не понимаю своей трусости. Всё было где-то на уровне инстинкта самосохранения. Я почему-то боялся осуждения, хотя ничего плохого не делал. Конечно, становиться на табуретку и читать «Символ Веры» не стоило, но подтвердить, что Верую был обязан. Но вернемся к течению моей болезни.

К обеду четвертого дня, мне показалось, что чувствую себя нормально и можно съездить в загородную резиденцию, чтобы подышать свежим воздухом, а на обратном пути заехать в Старочеркасский мужской монастырь, на могилку Батюшки Модеста.

На протяжении последних лет я стал свидетелем, что просьбы людей, произнесенные на могиле первого наместника возрождённого монастыря, исполняются. Архимандрит Модест (в миру Михаил Харитонович Потапов) незадолго до смерти говорил: «Приходите ко мне на могилу. Если заслужу благодать у Господа, то буду помогать вам». И люди пошли и начались чудеса. Я тоже надеялся на чудо и хотел попросить избавление от болезни. Но вдруг мне резко поплохело и я никуда не поехал.

Ни с того ни с сего, ударил озноб и стало тяжело дышать. Я пытался набрать воздух в легкие, но ничего не получилось. Что-то давило грудь. Казалось еще чуть-чуть и я, как водолаз у которого закончился воздух, задохнусь. Из последних сил взмолился: «Батюшка Модест, помоги! Не могу к тебе приехать, но ты же можешь мне помочь? Прошу! Помоги!». Ожидая Божественной помощи, непонятно зачем, я решил пшыкнуть в нос назальным спреем. Маслянистая жидкость потекла по носоглотке и после небольшой паузы я закашлялся причем так, что создавалось впечатление, что меня выворачивают наизнанку. Тело без моего ведома стало совершать какие-то странные, возвратно-поступательные движения. Мышцы живота и грудной клетки сжимались и разжимались, независимо от моего желания. Из меня громадными комками стала вылетать зелено-коричневая жижа. Параллельно, каждую секунду этой «процедуры», спину и руки, пронзали тысячи раскаленных игл. Организм отторгал легочный, слизеобразный гной (да простят меня за эти подробности впечатлительные дамы и люди с тонкой душевной организацией).

Прошло меньше минуты и всё закончилось, причем так же внезапно, как и началось. «Крантик» открыли, и я задышал полной грудью. Через час сидения на диване и смотрения в одну точку, мне жутко захотелось есть. А если учесть, что последние дни я практически ничего не ел, то возможно это был прорыв.

Пятый день ознаменовал себя, как «жупел» или говоря по-французски «parfums des l'enfer» (адский парфюм).

В кинематографе есть шаблон – герой (обычно это грешник) просыпается, а рядом с кроватью сидит посланник из темного мира.

– Кто вы и что это за жуткий запах? – спрашивает ошалевший персонаж.

– Это запах серы, преисподней! Привыкай! Я пришел за тобой! – отвечает демон.

Та же ситуация была со мной, только конечно без посланника Вельзевула. Я проснулся от жуткого запаха. Помня, что вчера перед сном принял душ, я взялся обнюхивать всех и вся. Постельное бельё пахло потом, но не преисподней. Открыл окно – повеяло осенью. Носки, халат, тапочки – воздуха не озонировали, но было понятно, что зловонье где-то в другом. Спрашивать жену было глупо. Коварный вирус обошел её стороной, но отнял обоняние и вкус.

С первого дня болезни у меня возникла жуткая потливость. Успокаивая себя, что «только мертвые не потеют», я спокойно переносил эту особенность, меняя по три майки за ночь. Временами потливость увеличилась, причем на столько, что казалось, что все поры открылись и жидкость в организме вообще не задерживается, мгновенно выливаясь наружу. Запах пота я чувствовал (или мне так казалось), но в тот день пахло по-особенному.

Продолжая бояться летального исхода, моя впечатлительная натура нарисовала картину, в которой врата ада потихоньку открываются, и я уже чувствую «жупел» (запах горящей серы).

И тут меня осенило – неаристократическое амбре источали мои волосы. Несмотря на повышенную потливость, голову я продолжал мыть раз в три дня, что видимо теперь было недостаточно. Возможно, на какое-то время я потерял обоняние и после того, как оно вернулось, учуял собственное «благоухание».

После душа, я еще раз всё обнюхал, но решил на всякий случай помолиться подольше. А вдруг «жупел»?

Утром шестого дня я открыл рот и увидел серый, как мартовской снег язык. Точнее сказать язык был розовый, а вот всё то, что было на нём вызывало тревогу.

Пятнадцать лет назад, путешествуя по северу Вьетнама, я познакомился с русским врачом. Половину своей жизни он провел в Юго-Восточной Азии, и на тот момент работал в русском посольстве в Ханое. Многое, из того что он рассказывал я забыл, но то что, если язык белый пить дальше, нельзя прекрасно помнил. У него была целая теория, подкрепленная статьями медицинских светил, о том что язык это индикатор состояния всего организма. Тогда мне было абсолютно понятно, что пить рисовую настойку после недели «ежедневного отдыха» нельзя, а что делать сейчас? Продолжить принимать лошадиную дозу антибиотиков или отказаться от половины лекарств? Очень хотелось написать врачу, но понимая, что у неё таких как я много, решил не беспокоить. Да и что она мне может написать? Сообщение-шаблон типа: «Твоя печень сто процентов справится!» (где сто процентов будет опять написано курсивом)? Или хуже: «Прости. Я сделала всё что могла».

Ситуация дистанционного лечения, многое упрощала, но я решил по мелочам не беспокоить свою благодетельницу и написать ей в случае, когда буду реально при смерти.

Словно услышав мои мысли дзынкнул телефон. Пришло сообщение от мужа моего врача.

– Привет ты как? – интересовался мой старый друг.

– Нормально, – ответил я, решив, что не стоит рассказывать товарищу подробности моей пятидневной паранойи.

– Жена просила тебе передать, что на двенадцатый день возможен рецидив.

– Спасибо, учту, – ответил я, не особо понимая, что такое рецидив. – Как она?

– Пашет с утра до вечера, а