Устин.

— Еще намедни.

Он снял шапку и, теребя ее, глянул Устину в глаза.

— Вы как, примаете?

— Ну а как же! Я слыхал, лошадь у тебя есть.

Игнат кивнул головой.

— А как с семенами?

Игнат подумал.

— Есть несколько, но самая малость.

— Ну вот и прислоняйся к нам.

Игнат надел шапку и, тряхнув головой, сказал:

— Обдумать надо, Устин.

— Да ты уж дома думай, — засмеялся Устин, — а как надумаешь — приходи. Ох, министр ты, Игнат!

Игнат открыл рот и не сразу ответил.

— А как же! Такого ведь сроду не бывало.

— Бабы, мужики, ребята! — взывал Семен. — Да что вы, милые, толчетесь тут? Аль у вас делов нету? Какой раз я говорил вам, завтра чуть свет сбирайтесь в сельсовет, а зараз идите ко двору.

Но люди не уходили, а если и уходили, то потом возвращались и снова толковали о завтрашнем дне.

Вечером все трое вышли на улицу. Было свежо. Потухала вечерняя заря.

— Завтра погожий день. Ждем мы его, ровно светлого праздника, — запахивая куртку, заметил Семен.

— Праздник и есть, — ответил Зиновей.

— А я сегодня не усну всю ночь. Буду ждать утра.

Устин пожал руку Семену и вместе с Зиновеем пошел домой.

— Ну, говори, говори, Зиновей, говори о том, что будет, — попросил Устин Зиновея после минутного молчания. — Ты так хорошо умеешь думать. Я знаю, как тебе тяжко жить, но не знаю, откуда у тебя такие хорошие думки, а в словах так много радости.

— Я жизнь люблю, Устин, и как хочется жить по-настоящему, по-человечески.

…В эту ночь никто не спал. Устин несколько раз вставал, выходил на улицу и, глядя на небо, старался угадать близость рассвета. Но вот поредела темень, засинело небо, и стали меркнуть звезды.

— Наташа! — зашептал Устин.

— А я с коих пор не сплю.

Она легко вскочила на ноги и стала одеваться. Через несколько минут она услышала, как Устин провел по двору лошадь, как заскрипела телега и затиликали колеса. Наталья закрыла глаза и потянулась.

Когда Устин подъехал к сельсовету, там уже ожидали Зиновей, Настасья, Петрушева Любовь с ребятишками. Вскоре подъехали Арина, Федот Тычков, Семен, Аким.

— Ну вот, чем не ярмарка, — смеялся Федот Тычков, оглаживая бороду.

— Или табор, — ответил ему в тон Устин, подсаживая на телегу, груженную зерном, Любахиных ребятишек. — Ну-ка, садись, мужички!

— А я сам, — крикнул Аринин Мотька и, отбежав от Устина, ловко вскарабкался на телегу.

— А это еще кого бог несет?.. Никак Игнат! — встрепенулся Федот. — Он, едят тя мухи, Игнат! — не скрывая радости, крикнул Тычков.

— Министру почет! — приветствовал Устин. — Неожиданное пополнение. Долго думал…

— Да скоро сказал. Вот тебе и министр. Видел?.. Вы не трогайтесь. Зараз Данилыч приедет, просил погодить.

— Ну-у? Савелий Данилыч? Да не может быть! — удивился Семен. — А ведь как вчера уперся.

— А ты ведь знаешь, куда я, туда и Данилыч, — с чувством превосходства сказал Игнат, подъезжая к телеге Семена.

На телегу к Наталье перебралась Арина, Настя и Любовь Петрушева. Любовь словно подменили. Улыбка, так шедшая к ней и молодившая тронутое невзгодами и горем красивое лицо, не покидала ее.

— Я будто народилась, — говорила она Арине. — Да неужто и в самом деле я не одна на этом свете?

Не только Любовь Петрушева испытывала радостное чувство. Все ощущали необычайный подъем от сознания огромной силы, заключенной в совместном труде.

Гремя телегой и вздымая пыль, к сельсовету торопился Данилыч. На горизонте, над самым краем земли, появилась карминовая полоска.

— Трогай, Устин, езжай впереди. Помнишь, как тогда, в девятнадцатом, повел нас из села?.. Веди, браток, и сейчас, а мы не отстанем, — торжественно сказал Семен.

Устин вскочил на телегу и, встав на колени, стегнул лошадь вожжами.

И если бы в этот миг кто-нибудь посмотрел в лицо Устина, обращенное к заре, и озаренные внутренним светом его глаза, тот увидел бы в них выражение радости и торжества.

Сзади за ним выстраивались телеги с боронами, сохами и выезжали на шлях, ведущий в степь. И все молча, словно зачарованные, смотрели туда, где в ярком полыхании зари всходило солнце, большое, красное. Оно оторвалось от земли и поплыло по небу, разгораясь все ярче и ярче. Мощные потоки его лучей побежали по земле. И все живое, дремавшее в холодной стыни земли, потянулось к свету, теплу, солнцу, радуясь и прославляя жизнь.