неделю до ближайшего вокзала города Мемминген. А потом ещё год добираться до Репербана.
В аэропорту нас встречали на самом высоком уровне – с рациями, оружием и собаками породы мраморный дог. Папа Олли ужасно удивился такому приёму. А Олли был сам не свой от восторга. Он очень хотел постоять со мной рядом, чтобы его тоже обыскивали. Папа мой тоже маячил где-то недалеко. Его обыскивали больше нашего, но ко мне пока не подвели. – Теперь у нас у всех криминальное прошлое – кричал папа из-за чужих голов. В глазах его играли искорки. – Главное, чтобы оно не переросло в криминальное будущее, – сурово сказала Дульсинея Тобольская, осторожно перекладывая в сумочку газовый пистолет. Сколько же народу пришло нас встречать! Там были Барсуки, был Бюдде. Был капитан Озбей. Был Траурный Эммерих и полтора десятка полузнакомых Бармалеев с хлопальщиками наперевес Там была Рената Колицер, которую держал за руку Ходжа Озбей. А позади всех стояло самое чудовищное существо, впрочем, глядевшее на меня влюблёнными глазами и не скрывавшее слёз. Впервые увидев Берту Штерн без фонарей косметики под глазами, я опешила. Собственно, ничего страшного пока не произошло, но я тяжело вздохнула. Новая мама моя была, конечно, совсем не декоративная. Но что тут поделаешь. Надо было заново привыкать ко всему. Но зато это будет происходить на нашем замечательном Репербане.
17
Дорогая Яна Эк. Помнишь, в последнем письме ты просила меня рассказать, как караются преступления в тех местах, где я обитаю. Наконец, я готова. Желаю тебе удачи в будущей профессии подросткового криминалиста. Ты уже знаешь, что нас посадили на дистанционное заключение. Мы моем полы на полицейском участке «Вахта Давида», а ещё два часа в день натираем паркет и бегаем за кока-колой для полицейских. Иногда мы готовим для них домашний лимонад. В любое время дня они могут затребовать нас по спецсвязи. Даже из школы. Даже во время экзамена. Вечером мы не можем лечь спать без включённой рации, чтобы не пропустить их звонок. Мой лучший друг Бюдде настолько поиздержался без карманных денег, что не может позволить себе новый скейтборд. В школу он ездит пешком. Это ему добавочное наказание в назидательных целях. Другой мой лучший друг, по фамилии и кличке Барсук со всей строгостью был переведён из своей школы второго этажа на этаж ниже. Теперь он сидит со мной за одной партой. Репутация его должна была пострадать, но почему-то не шибко страдает. Следующий мой лучший друг Олли по бандитской кличке Нож-для-Огурцов официально лишился бандитской клички. Полицейские тоже зовут его «Огурчиком». И, наконец, последний оставшийся лучший друг, Ходжа Озбей работает с поросятами. Обслуживание служебных поросят на «Вахте Давида» – всё это делается благодаря ему, за счёт карманных денег, вместе с кормом. Так решил капитан Озбей, его папа. Мой отец, потерявший заведение и репутацию по недоразумению, а потом получивший всё сразу обратно недавно вывесил на всеобщее обозрение лозунг «Кофе на Репербане запрещён». Кроме того, там подписано «Смерть бариста!». Полицейские рассматривают это дело с точки зрения ущемления прав социальной группы. Расплодившиеся на Репербане баристы подают в суд текучку. Но поскольку папа был ими оболган, да и психика его слегка травмировалась, дело немного подзатянулось. Я почти уверена, что скоро мой папа отсудит на этом деле миллион! Он собирается пустить эти деньги на то, чтобы мне больше не приходилось мыть полы в полицейском участке, но я отказалась. Пусть лучше на них поставят памятник господину Павловскому. Яна, когда прочитаешь мой рассказ, не утруждайся писать, как должен был бы поступить с этими проблемами подростковый криминалист. Лучше напиши, как поживает твой синдром викинга.
В аэропорту нас встречали на самом высоком уровне – с рациями, оружием и собаками породы мраморный дог. Папа Олли ужасно удивился такому приёму. А Олли был сам не свой от восторга. Он очень хотел постоять со мной рядом, чтобы его тоже обыскивали. Папа мой тоже маячил где-то недалеко. Его обыскивали больше нашего, но ко мне пока не подвели. – Теперь у нас у всех криминальное прошлое – кричал папа из-за чужих голов. В глазах его играли искорки. – Главное, чтобы оно не переросло в криминальное будущее, – сурово сказала Дульсинея Тобольская, осторожно перекладывая в сумочку газовый пистолет. Сколько же народу пришло нас встречать! Там были Барсуки, был Бюдде. Был капитан Озбей. Был Траурный Эммерих и полтора десятка полузнакомых Бармалеев с хлопальщиками наперевес Там была Рената Колицер, которую держал за руку Ходжа Озбей. А позади всех стояло самое чудовищное существо, впрочем, глядевшее на меня влюблёнными глазами и не скрывавшее слёз. Впервые увидев Берту Штерн без фонарей косметики под глазами, я опешила. Собственно, ничего страшного пока не произошло, но я тяжело вздохнула. Новая мама моя была, конечно, совсем не декоративная. Но что тут поделаешь. Надо было заново привыкать ко всему. Но зато это будет происходить на нашем замечательном Репербане.
17
Дорогая Яна Эк. Помнишь, в последнем письме ты просила меня рассказать, как караются преступления в тех местах, где я обитаю. Наконец, я готова. Желаю тебе удачи в будущей профессии подросткового криминалиста. Ты уже знаешь, что нас посадили на дистанционное заключение. Мы моем полы на полицейском участке «Вахта Давида», а ещё два часа в день натираем паркет и бегаем за кока-колой для полицейских. Иногда мы готовим для них домашний лимонад. В любое время дня они могут затребовать нас по спецсвязи. Даже из школы. Даже во время экзамена. Вечером мы не можем лечь спать без включённой рации, чтобы не пропустить их звонок. Мой лучший друг Бюдде настолько поиздержался без карманных денег, что не может позволить себе новый скейтборд. В школу он ездит пешком. Это ему добавочное наказание в назидательных целях. Другой мой лучший друг, по фамилии и кличке Барсук со всей строгостью был переведён из своей школы второго этажа на этаж ниже. Теперь он сидит со мной за одной партой. Репутация его должна была пострадать, но почему-то не шибко страдает. Следующий мой лучший друг Олли по бандитской кличке Нож-для-Огурцов официально лишился бандитской клички. Полицейские тоже зовут его «Огурчиком». И, наконец, последний оставшийся лучший друг, Ходжа Озбей работает с поросятами. Обслуживание служебных поросят на «Вахте Давида» – всё это делается благодаря ему, за счёт карманных денег, вместе с кормом. Так решил капитан Озбей, его папа. Мой отец, потерявший заведение и репутацию по недоразумению, а потом получивший всё сразу обратно недавно вывесил на всеобщее обозрение лозунг «Кофе на Репербане запрещён». Кроме того, там подписано «Смерть бариста!». Полицейские рассматривают это дело с точки зрения ущемления прав социальной группы. Расплодившиеся на Репербане баристы подают в суд текучку. Но поскольку папа был ими оболган, да и психика его слегка травмировалась, дело немного подзатянулось. Я почти уверена, что скоро мой папа отсудит на этом деле миллион! Он собирается пустить эти деньги на то, чтобы мне больше не приходилось мыть полы в полицейском участке, но я отказалась. Пусть лучше на них поставят памятник господину Павловскому. Яна, когда прочитаешь мой рассказ, не утруждайся писать, как должен был бы поступить с этими проблемами подростковый криминалист. Лучше напиши, как поживает твой синдром викинга.