- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (11) »
месяцами спустя перед камерами с атрофированными мышцами.
Другой же разговор. Герой.
Приземляюсь на локоть.
Кровь медленно погружается в замыленную дырку ванной.
Видел бы дизайнер журнала, в котором меня не напечатают, данный паттерн. Да и это не помогло бы им разобраться с обложкой.
Необходимо успокоение тревоги. Пусть рёбрами.
Но ты протягиваешь мне руку. В который раз.
Ведь я всегда ищу.
(Такой вот трикстер).
Что угодно.
У тебя в лице.
Между знаков зодиака из родинок, сосудов и сильно синим глазом с крепкими, устремлёнными в бесконечность ресницами.
И на том их конце зияют Ответы.
Смахни же скорее.
И полетим дальше.
Я же заранее знаю: там ржавая банка. Но и этого времени хватило, чтобы запыхаться. На пути к своему месту в проходе. Я на улицах Катманду. Бодро шагаю, растворяясь в химических элементах.
Я не приехал что-то открывать или фиксировать для удушливых телефонов.
Я даже подразумевающе не посидел на каком-нибудь обрыве с видом на горы, теперь уже оттеняющие устроенный человеком быт внизу.
С тех пор, как я родился, я не был спокоен. Но что-то в этих уличных специях, лоснящихся улыбках и настойчивом гудении колес есть, усмиряющее дух. Сейчас я эмоционально заблокирован.
Добровольное самоконвоирование до безопасной точки.
Тяжелая ноша.
Примерно, как работа хирурга. Одно неверное движение или нарушение техники безопасности – и эта двадцати трёхлетняя крошка, страстно любящая задирать рукав выше локтя и впускать в себя всякого охотного, щедро поделится с тобой миром разной неизлечимой боли и тяжело преодолимых трудностей. Но отверстие с ушко иглы я оставил. Поэтому, переместившись в Лондон, словил себя на мысли, что сегодняшнее утро работников Макдональдса кажется мне дружеской воскресной погожей пробежкой под инди-музыку.
Было достаточно невыносимо. Там я много читал.
И увлёкся решением задач.
Ровно до столкновения с реалией, что нельзя делить на ноль.
Ноль.
Порожек, за который не один ползущий, пытающийся идти, зацепился и распластался. После я полетел на Север. Грелся собранным вручную чаем и подолгу молчал с людьми.
Гладил оленя, слезился от снега, кормил собак и смотрел единственно работающие государственные каналы, рассказывающие не про ту страну, не на том языке, не о тех людях, не в их домах и не на их работах.
Последней точкой перед возвращением стал дом.
Мой обессилено пытающийся не опираться на трость город, одолжающе горящий, ослабленно бегающий и, в целом, сильно поникший за время отсутствия достойной терапии.
Друзья, бокалы, рано звонящие родственники, оставшиеся далекими после преодоления 10 000 км, новые места и ноющие, как неправильно сросшаяся кость при смене погоды, старые ощущения в них.
Подержать за руку сестру.
Она такая пульсирующая.
Все остальное не важно.
Обнять мать моей матери.
Её слезы теряются в морщинах, которые я с детской жестокостью помогал зарабатывать.
Заполонила колючая нежность к её гордой сутулости.
Ещё пару лиц, телепатически сопровождающих меня время от времени.
Я их принял.
Но тащит назад.
Отсутствие дел, чем существующие дела.
Нежелание стоять.
Голым.
Видеть в себе мальчика.
Юношу.
Чаще старика.
Страх. Продуктивного сомнения, которое рано или поздно с собой что-нибудь приволочёт.
Чувства захваченного внутри пространства. Без согласия.
Раздражённость словом, которое много ниже человеческой сути и не закономерно охватывающее его полностью: государство.
Выдох. Короткий. Приземлился. Грязные чемоданы безразлично проезжают мимо, полицейские звенят нецензурной лексикой и кобурой.
Таксист машинально машет. Она ставит чайник, кладёт руки на поджатые плечи.
Рукав свитера щекочет шею.
Ключ в двери проворачивается дважды. Моею рукой.
Я остаюсь здесь, с тобой.
Думать чувства с 2019 по 2020
Back
Бодро забрасываю вещи в чемодан. Какой-то озлобленный ублюдок в последний раз пнул его ногой, и осталась очерченная вмятина. На память о людях, которые давненько не копали. За последний месяц я, в свою очередь, устал откидывать за спину горы умершей земли. Остановился всего на пару секунд, когда упёрся во что-то твёрдое и невыносимо звучащее при контакте с камнем. Ты, наверное, приключенчески думаешь, что это клад.Я же заранее знаю: там ржавая банка. Но и этого времени хватило, чтобы запыхаться. На пути к своему месту в проходе. Я на улицах Катманду. Бодро шагаю, растворяясь в химических элементах.
Я не приехал что-то открывать или фиксировать для удушливых телефонов.
Я даже подразумевающе не посидел на каком-нибудь обрыве с видом на горы, теперь уже оттеняющие устроенный человеком быт внизу.
С тех пор, как я родился, я не был спокоен. Но что-то в этих уличных специях, лоснящихся улыбках и настойчивом гудении колес есть, усмиряющее дух. Сейчас я эмоционально заблокирован.
Добровольное самоконвоирование до безопасной точки.
Тяжелая ноша.
Примерно, как работа хирурга. Одно неверное движение или нарушение техники безопасности – и эта двадцати трёхлетняя крошка, страстно любящая задирать рукав выше локтя и впускать в себя всякого охотного, щедро поделится с тобой миром разной неизлечимой боли и тяжело преодолимых трудностей. Но отверстие с ушко иглы я оставил. Поэтому, переместившись в Лондон, словил себя на мысли, что сегодняшнее утро работников Макдональдса кажется мне дружеской воскресной погожей пробежкой под инди-музыку.
Было достаточно невыносимо. Там я много читал.
И увлёкся решением задач.
Ровно до столкновения с реалией, что нельзя делить на ноль.
Ноль.
Порожек, за который не один ползущий, пытающийся идти, зацепился и распластался. После я полетел на Север. Грелся собранным вручную чаем и подолгу молчал с людьми.
Гладил оленя, слезился от снега, кормил собак и смотрел единственно работающие государственные каналы, рассказывающие не про ту страну, не на том языке, не о тех людях, не в их домах и не на их работах.
Последней точкой перед возвращением стал дом.
Мой обессилено пытающийся не опираться на трость город, одолжающе горящий, ослабленно бегающий и, в целом, сильно поникший за время отсутствия достойной терапии.
Друзья, бокалы, рано звонящие родственники, оставшиеся далекими после преодоления 10 000 км, новые места и ноющие, как неправильно сросшаяся кость при смене погоды, старые ощущения в них.
Подержать за руку сестру.
Она такая пульсирующая.
Все остальное не важно.
Обнять мать моей матери.
Её слезы теряются в морщинах, которые я с детской жестокостью помогал зарабатывать.
Заполонила колючая нежность к её гордой сутулости.
Ещё пару лиц, телепатически сопровождающих меня время от времени.
Я их принял.
Но тащит назад.
Отсутствие дел, чем существующие дела.
Нежелание стоять.
Голым.
Видеть в себе мальчика.
Юношу.
Чаще старика.
Страх. Продуктивного сомнения, которое рано или поздно с собой что-нибудь приволочёт.
Чувства захваченного внутри пространства. Без согласия.
Раздражённость словом, которое много ниже человеческой сути и не закономерно охватывающее его полностью: государство.
Выдох. Короткий. Приземлился. Грязные чемоданы безразлично проезжают мимо, полицейские звенят нецензурной лексикой и кобурой.
Таксист машинально машет. Она ставит чайник, кладёт руки на поджатые плечи.
Рукав свитера щекочет шею.
Ключ в двери проворачивается дважды. Моею рукой.
Я остаюсь здесь, с тобой.
***
Чувство непрекращающейся тревоги не ново. Ощущение не контролируемости всего себя не ново. Раздражение от пустоты собственного досуга не ново. Боль от слабости не нова. Злость из-за маниакального анализирования прошлого и настоящего не нова. Внезапное вдохновение и тугая заполненность силами, энергией, идеями не новы. Глупые слёзы, с подростковой жестокостью вытолкнутые на сцену песней или моментом, не новы. Тихое поражение и следующее за ним необратимое падение в кровать не новы. Страх перед всем в твоей комнате, в твоём компьютере, за твоей дверью, в них, в себе, в сейчас, в завтра не нов. Разочарованность честностью и вызванной этим изолированностью не нова. Слепое и упрямое ожидание магического момента не ново. Усталость от своих деталей и желание раскрутить себя ржавой отверткой немедленно и так и оставить – не нова. Внешнее бездействие от бессилия, так похожее на лень и ожирение, не ново. Понимание абсурдности происходящего и парализующая невозможность его остановить не новы. Привет. Человеку многое нужно переживать в абсолютном одиночестве. Это психосоматическое кардио. Я не этот неудачливый жук, которого только что равнодушно смыли с лобового стекла. За мной гонится многотонный грузовик. Но я бегу. Подкручиваю эквалайзер. Вроде разобрался. Это не косно, это классика. Но я осторожничаю, конечно. Так приятно блуждать бесцельно в человеке. Засматриваться и вчитываться. Быть загипнотизированным винным ободком на его шагающих губах. О таком трансцендентном путешествии тебе не расскажут в глобальной сети нарисованные поверх себя самих мальчики и девочки (экономим). О нем можно или кричать в матрас каждое утро, или, решительно глотая неестественный стыд быть голым доверчивым и нелепым сантиментом, проталкивать шёпотом: «Спасибо». Дрожь. В любом из двух вариантов есть, чем подпереть руины. Не ново рождаться. Не ново исчезать. Не ново заканчивать так свой стих. Остается всё, что между. И это как раз тебе.*****
Медленно тает дым Он говорит: «Хватит» Ты заполняешь лениво анкету В графе про партнеров – только слезы Слепишь его техногенным- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (11) »