от него. И даже песни не помогли. До самой смерти тосковал Орфей о своей возлюбленной…

Грустно?.. Конечно, история грустная. Но давайте сделаем из неё выводы:

Первое.

Подобно тому, как царь Аид управлял своими слугами, мужчина должен управлять своими чувствами и эмоциями. Когда они становятся непослушны, жди беды.

Второе.

Не всегда «остановиться, оглянуться»⁸ полезно. Молодая любовь должна быть безоглядна, юноша должен твёрдо верить, что его любимая тенью идёт за ним.

Ну, и третье.

Дал слово – держи. Особенно, если дал это слово Богу, президенту компании, в которой работаешь, непосредственному начальнику или любимой тёще.

Вот такое у нас получилось длиннющее и незапланированное отступление от образов любви. А всему виной Ваша, мягко скажем, неосведомлённость.

Небольшое дополнение. Если что-то удовлетворило Вас не полностью, если мой рассказ где-то неясен, послушайте оперу Кристофа Глюка⁹ «Орфей и Эвридика»¹⁰. Скрипка музыканта Ойстраха¹¹ донесёт до Вас то, что нельзя передать словами.

Тешу себя мечтой, что наш небольшой творческий коллектив (Кристоф Виллибальд Глюк, Давид Фёдорович Ойстрах и Ваш покорный эпистолярный слуга), раскрыв образ Орфея, подготовил Вас к восприятию определения любви от французского писателя Эрнеста Ренана¹². И теперь оно будет Вам как родное: «Любовь – настоящий Орфей, поднявший человечество из животного состояния».

Если что-то непонятно, опять послушайте, опять почитайте, опять послушайте. Но не перестарайтесь. Хорошо, когда музыка Глюка – в душе, но если глюки появляются в голове, умственные труды нужно срочно прекращать…

А вот что мы с Вами сейчас сделаем, Серкидон. Мы не ограничимся Эрнестом Ренаном, продолжим выслушивать мнения французских писателей об интересующем нас многоликом чувстве. Почему писатели должны быть именно французскими? Ну, а кто же больше французов знает о любви?

Автор романа «Превратности любви», многоуважаемый нами Андре Моруа: «Любовь – это недуг, симптомы которого каждый раз проявляются по-разному».

Участник Бородинской битвы Фредерик Стендаль: «Любовь – восхитительный цветок, но требуется отвага, чтобы подойти к краю пропасти и сорвать его».

Поклявшийся в молодости быть «Шатобрианом или никем» Виктор Гюго выступает с ботаническим образом, достойным романтического барона Шатобриана:

«Любовь – как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во всё наше существование и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца».

Анатоль Франс¹³, писатель которого современники называли «самым французским, самым парижским, самым утончённым», предположил: «Любовь – есть небесная капля, которую боги влили в нашу жизнь, чтобы уменьшить её горечь».

Знаете, Серкидон, в застойные семидесятые годы двадцатого века учёные собрали все советские анекдоты и бросили их в советскую счётную машину. Машина три дня, подобно стиральной, фырчала, свистела, стучала, крутила и, наконец, выдала анекдот века: «Уехал муж в командировку, а к жене приходят два любовника, оба евреи, Василий Иваныч и Петька».

Давайте и мы поступим подобным образом. Суммируем французские определения и что же мы получим. Получим, что любовь – есть прихворнувший Орфей, пытающийся залезть на дерево у края пропасти, чтобы сорвать с него цветок, в который попала небесная капля.

Вам понравилось?. . Мне тоже не очень. Засчитаем эксперимент как неудачный…

Не поверите, Серкидон, что со мной сделали эти французы. Потянуло на подвиги, захотелось выпить бутылку бургунского или шампанского, приударить за мадам Бонасье или Бовари, вызвать на дуэль Рошфора или Родольфа. Я, конечно, с этим «захотелось» справлюсь. Поступлю с ним, как грозный Аид поступил бы с непослушным подданным. Но писать сегодня больше не буду. Только греческим философом подправлю Стендаля. Уж если любовь и цветок, то «нездешний цветок», как определил Платон.

Позвольте с любовью откланяться, и до следующего письма.

-3-

Приветствую Вас, Серкидон!

Какие-то рискованные у нас экскурсы. Всё нас куда-то заносит, то в Древнюю Грецию, то на дерево, то на край пропасти. Давайте будем осторожней.

Ну так вперёд. Вперёд – и с песней! С песней-определением от Юрия Антонова: «Ах, любовь, ты, любовь, золотая лестница, //Золотая лестница без перил…»

Верно, верно, мы её уже напевали, когда рассуждали о разных лестницах. Спрашиваете, почему эта лестница без перил? А чтобы там, на верху, на сияющей вершине не было слишком людно… Ну вот, опять нас занесло!.. Должно быть увлекательно с небесной высоты смотреть вниз. Но ведь и не разглядеть-то ничего без оптических приборов…

«Я настолько зоркий сокол,//Что ношу очки без стёкол» – похвастал Михаил Векслер. А как у Вас, Серкидон, со зрением? Очков нет, лёгкая близорукость есть! Отлично! Вам легче, чем «зорким соколам» влюбиться надолго. Какой-то английский (или американский) дядька¹⁴ заметил, что любви повышенная зоркость вредит. Любовью де в очках не занимаются. Хотя, думается, очковая змея, занимаясь любовью, очки не снимает. Но если говорить только о людях, то надо согласиться: меньше видишь – больше любишь. И если любовь – обман, то, прежде всего, – обман оптический.

Расскажу о любовной оптике. Великий испанский писатель, снарядивший благородного Дон Кихота в бесконечное путешествие по миру, сказал: «Любовь носит такие очки, сквозь которые медь кажется золотом, бедность – богатством, а капли воды – жемчужинами». А обычная скотница, добавим, – прекрасной дамой. Первый оптический образ от Мигеля Сервантеса: любовь – волшебные очки.

Знаю ещё одного рыцаря любовных парадоксов, воспевшего и высоко поднявшего на щит тему любви. Это, прошу любить и жаловать, писатель-публицист Юрий Рюриков¹⁵. В шутку Юрий Борисович называл себя «амуроведом», а главная его книга – «Мёд и яд любви». Помимо многих интересных наблюдений, в этом труде говорится о двойной оптике любви. Достоинства любимого человека преувеличены, как будто человек влюблённый смотрит на него в бинокль. Недостатки же видны, но едва-едва. Они так преуменьшены, словно видимы в бинокль перевёрнутый. Метафора Рюрикова: любовь – волшебный бинокль.

Афорист Юрий Татаркин, наш современник, который только мечтает стать таким великим, как Сервантес, таким эрудированным любвиведом, как Рюриков, создал сложную систему: «Любовь – это величайший иллюзион с использованием потайных зеркал: человек влюбляется не в другую личность, а в систему созданных отражений собственных домыслов и мечтаний».

Вольтер сказал короче, заменив отражение зеркал отражением человеческой фантазии: «Любовь –