чем я, блять, только заслужил такое счастье.

— Блять, Джонни, просто съеби, окей?

Не то, чтобы это хоть раз помогло, но попробовать стоило.

— Типа мужская солидарность, да? Нет, Ви, так это не работает.

Он улыбается. Хотя это, конечно, преувеличение. Если подумать, видел ли я вообще когда-нибудь его улыбку? В смысле, нормальную улыбку, счастливую, с большой буквы «У», а не эту ядовито-ироничную хрень? Да уж, даже представить сложно. Хотя, это должно быть, неплохо. Может даже красиво. Наверно, у него должны быть такие симпатичные морщинки в уголках глаз.

Морщинки, да?

Да ты, блять, романтик, Ви.

— Про личные границы когда-нибудь слышал?

Молодец, Ви. Думаешь об одном, говоришь другое. Так держать. Может еще пробьёшься в политику. Если, конечно, завтра не подохнешь.

— «Личные» как? А у тебя, оказывается, есть чувство юмора, Ви? Не замечал, не замечал.

Действительно. В этом городе, если думаешь, что можешь вот так просто передернуть у себя дома без посторонних глаз, можешь считать себя, блять, ахуенным юмористом.

— Отвернись хотя бы.

И снова эта тупая уже фирменная безысходность в голосе. Точнее внутреннем голосе. Том, что для Джонни. Такая промежуточная стадия между речью и мыслями.

— Не тупи, Ви. Ты знаешь, что меня здесь нет. Я здесь, — он щёлкает пальцем по моему виску, но я ничего не чувствую, — если не хочешь, чтоб я смотрел, как ты теребишь свой несчастный стручок, можешь закрыть глаза.

А ведь он прав. Это бесит, конечно, но крыть нечем. Что ж, попробуем. Я закрываю. Закрываю свои долбанные глаза. Только вот это ничего не меняет. Он здесь. Я чувствую его. Кровати нет, комнаты нет, а вот он, блять, есть. Я не вижу его, но знаю: он лежит рядом, подперев голову рукой, и сверлит меня взглядом.

И что это, интересно, значит? Что тебе нужно, Джонни? Что изменилось? Хорошо бы узнать правила до того, как я впишусь в очередную ебанутую хрень. Хотя, если честно, на самом деле мне уже глубоко похуй. Хочешь посмотреть — дело твоё.

Так на чём мы остановились. Панам Палмер… Нет, к чёрту Панам. Извини, детка, ты красотка и всё такое, но не сегодня.

Ладно, есть ещё кое-что. Тебе не понравится, Джонни. Я постараюсь, чтобы тебе не понравилось. Последняя попытка. Если это не поможет, то уже ничего не поможет. Ну, погнали.

Джонни настраивает гитару. Спутанные волосы спадают на лоб, когда он чуть наклоняется вперед. Он и не думает их поправлять, слишком сосредоточен. Он щурится, в уголках глаз появляются морщинки. Плевать, пусть будут морщинки.

Движения лёгкие, быстрые. Хромированные пальцы поворачивают колок, зажимают струну. Пальцы другой, нормальной руки бьют по струнам. Также легко, обманчиво небрежно. У него красивые руки. Такие разные, слишком разные, в них есть противоречие. Странно, но это завораживает. Одна обычная, вся испещрена шрамами, старыми и новыми, в ней бьётся пульс, бьётся жизнь. Она пахнет сигаретами. Вторая совершенная, но холодная, в ней нет жизни, нет чувств, сомнения и боль ей чужды. Она не пахнет ничем.

Да, в этом он весь. В этих руках. В том, как играет струну, как с нежностью поглаживает деку. «Да, детка» — шепчет он низким прокуренным голосом. После этих слов во рту оседает сладость. Да, детка. Он слегка прикусывает губу. Его это возбуждает. А это неплохо. Чёрт, действительно неплохо. Губы растягиваются в небрежной усмешке, когда он замечает, что его член упирается в корпус гитары. Почему бы и нет? Он бережно откладывает гитару, откидывается на спинку кресла. Неспешно расстёгивает ширинку. Только интересно, какую он выберет, левую или правую? Какой рукой он…

— И ты ещё что-то пиздишь мне про личные границы…

Блять. Идеальный Джонни тает в пространстве вместе с гитарой и расстёгнутой ширинкой. Реальный лежит рядом и пиздит. Как всегда.

— Вот это, блять, интрига века. Действительно, какой рукой дрочит Джонни Сильверхенд? Ну давай, Ви, вруби мозги. В вопросе есть подсказка.

Жаль, действительно жаль. А ведь только начало получаться.

— Хочешь попробовать? Тебе ведь интересно, как это, правда, Ви?

— Злость.

— Джонни.

Я злюсь. Я заебался. Я, просто пиздец, как заебался. В эту секунду я ненавижу его больше всего на свете. Самое тупое, что это всё, пиздец, как напоминает одну из моих влажных ночных фантазий. А ведь когда-то я хотел этого. Правда, хотел. Просто, сука, мечтал об этом. Когда это было? Пару недель назад? Где-то в прошлой жизни. А теперь, что теперь? Теперь я просто хочу спать, и у меня, пиздец, как болит башка. Коротко о том, куда уходят мечты. Да уж, блять. Это стоило бы записать.

— Блять, Джонни, просто отъебись.

— Да ладно, не ломайся, малыш, попробуй, — его голос хриплый, приторно-ласковый, он совсем рядом, у моего левого уха, — Доктор Сильверхенд плохого не посоветует.

Малыш, да? Ну, конечно. И что ты задумал, Джонни? Правда надеешься провести меня этой херней?

А ему весело, он считает, это забавно. Срать он хотел на меня, и чего я хочу. А я устал, если кому-нибудь интересно. Я просто устал. Я не хочу ничего. Мне уже похуй. Я просто хочу, чтобы всё закончилось.

Металлический холод обжигает, когда я всё-таки дотрагиваюсь до члена. Левой, как он сказал. Забавно. Это правда моя рука? Ну, допустим. Я не хочу открывать глаза.

— «Это всё еще моя рука?» — он передразнивает мои мысли, — ой, или уже моя?

Нет, это не я. Точно не я. Чужая металлическая рука сдавливает мой член. Это больно.

— Блять, да что ты творишь, — кажется, я произнёс это вслух. Рука не моя, а вот голос точно мой. Заёбанный до глубины души. Да, голос всё ещё мой.

Он усмехается мне в ухо. Я почти чувствую его дыхание.

— Ты правда хочешь поиграть в это, Ви? «Джонни, что ты делаешь, Джонни, хватит, о боже, да, Джонни, да». Но если нет, так нет. Ты можешь закончить это, Ви. Всё в твоих руках.

В моих руках. Действительно. В моих, блять, руках. Ха-ха.

— Ты ведь хотел этого. Так в чём проблема, Ви?

В чём проблема, Ви? Действительно, блять, в чём же. В тебе, во мне, в том, что я, блять, подыхаю. А, ладно. Окей. Хочешь поиграть, Джонни? Ну давай поиграем.

Ледяные пальцы касаются головки. Ещё раз. И ещё. Это больно. Или приятно. Всё вместе. Будто бьёшься локтем об острый угол. Снова и снова. Раз за разом.

Я слышу собственное