в пространство. Те четыре года вместе, перед бурлящими неделями раздора, когда она слала воздушные поцелуи через стол, отгоняя мысль о зуде; те пробежки у реки летними вечерами.

Симметрия зуда, оба бедра, сгибы локтей, левая лодыжка, затем правая. Промежность не зудела. А вот ягодицы — да, когда он снимал трусы, перед тем как идти спать, а потом зуд прекращался.

Он не мог забыть улыбку. Это был прекрасный момент, нахлынувшая память: она отвернула голову к меняющемуся прошлому, бабушка с подарком за рассказанную историю, что-то из далёкого прошлого, и за этой улыбкой он хотел следовать в её жизнь, в неиссякаемом времени, минуте или часе, примыкая к чарам её воспоминания.

•

У них был поздний воскресный завтрак, две пары, и футбольный матч по телевизору с выключенным звуком над барной стойкой в другом конце помещения. Он не мог не смотреть на экран. Сводка событий, замедленные повторы, три или четыре повтора обычного бега, паса или удара с рук, разные съемочные ракурсы, и он присоединился к беседе за столом, поедая блинчики и продолжая смотреть. Он смотрел рекламу.

Понятие «поздний воскресный завтрак» предполагает мир благополучия.

Но Джоэл говорил о текущей ситуации, непрекращающейся мировой суматохе, называя страны и обстоятельства, положив вилку, чтобы можно было поднять руку и жестикулировать, изображая вихри, пока локоть прижат к столу. Затем он перестал и призадумался, кажется наконец вспоминая о том, что хотел сказать дальше, со всё ещё поднятой рукой, но теперь уже не двигаясь, требуя от остальных тишины, и он уставился на время и пространство, сказав в заключение, что все буквы имени Ана есть и в имени Сандра.

Сандра спросила: «И что нам делать с этой информацией?»

Три-четыре рекламных ролика каждые две-три минуты. Рекламные блоки. Ему подумалось, что он сейчас такой единственный, везде и всюду, кто смотрит эту рекламу. С расстояния слова на экране, сопровождающие изображения, читались с трудом.

Ана сказала: «Я смотрю на еду на тарелке».

Остальные ждали продолжения, но это было всё, что ей надо было сказать.

Он замер с вилкой в руке. Первый тайм закончился, и после долгой паузы он смог не смотреть.

•

— Снимаю рубашку и начинает зудеть.

Это он, лёжа на спине в смотровом кабинете, в больничном открытом одеянии до колен, описывает ситуацию дерматологу. Она осматривала его лодыжки, голени и бёдра. Она рассеяно бормотала о патологии кожи. Термин ему понравился. Он предполагал преступный умысел или зло, постигшее человека, свалившееся сверху, и он вспомнил замечание Джоэла о достойной проклятья природе зуда, о чём-то полубиблейском.

Подходил к концу его третий визит к доктору, и он раздумывал, скажет ли она ему вернуться на следующей неделе или через 6 месяцев, или вообще никогда. Она перечислила названия мыл и шампуней, описывая условия, при которых могут возникнуть подобные симптомы, и он пытался всё это запомнить, что было трудно делать частично раздетым.

Она составила список ингредиентов в определённых анальгетиках, которые могли представлять скрытую угрозу.

А нужно ли быть полностью одетым, думал он, чтобы наша память нормально функционировала?

— Я даю некоторым пациентам таблетки, направления, инъекции. Но в вашем случае я вижу, что вам следует думать о зуде как о длительном заключении.

Доктор осмотрела его лицо, прикасаясь пальцами в перчатках ко скулам, лбу и бакенбардам. Её ассистентка Ханна материализовалась в углу комнаты, и они безучастно переглянулись, он и Ханна, а потом она вышла.

•

Джоэл начинал скорострельно моргать, когда хотел сказать о чём-то личном.

Вот что он сказал.

Несколько раз дома, стоя в уборной, он слышал нечто похожее на слова, когда моча попадала на воду в унитазе.

— И такое часто бывает?

Он сказал, что такое происходит в среднем где-то раз в две недели. Слова. Он слышал подобие голоска, говорящего слово, и затем, возможно, ещё одно, и пока он пытался описать звук, его ступни вытягивались, а руки, чтобы продемонстрировать, складывались ракушкой у паха.

— Словечки.

— И не представляю.

— Или что-то говорящий шум.

— Только когда струя слабая.

— Будто что-то сказано. Произнесено.

— Односложное.

Они в спортивных костюмах стояли в раздевалке местного спортзала, готовясь к приседаниям с прыжками и беговым дорожкам.

— Ты поэт. Слова повсюду.

— Заумь. Трансрациональная поэзия. Столетняя. Озвученные слова.

— Маленькие всплески воды в унитазе.

— Заумь.

— Трансрациональная.

— Слова и буквы свободны, они вне причин и традиций. Когда такое вообще случалось, — сказал Джоэл, — чтобы язык мог действительно описать реальность?

•

Они смотрели друг на друга. Такое порой случалось. Начинала всегда она c равнодушным лицом, и он переставал говорить или есть и твердил себе, что пора свыкнуться с этим взглядом.

Он начинает с того, что закрывает глаза и на долгое время задерживает дыхание. Он позволит себе быть её подельником в любых совместных делах. Они никогда не говорили о взгляде. Такое случалось и прекращалось.

Когда он открывает глаза и снова дышит, там она, Ана, глаза нацелены на его лицо, и она намерена всматриваться в него или сквозь него, в поисках чего-то растворяя человека со всеми его особенностями. А чего — неважно.

Она невозмутима и вдумчива. Означает ли это что-то типа обоюдного самоанализа? Или простая передышка от неразберихи бесконечного людского обмена? Он пытается не анализировать причины. Забавный фрагмент её детства, воспоминание о горьковато-сладком стремлении.

Пытаются ли они оба вообразить, кто этот другой человек в стоп-кадре лица и глаз? Безмолвное мерцание личности или просто пустой взгляд?

Он пытается отключиться, осушить глаза и разум от заполнившего пространство ощущений, от умственного мусора.

Возможно, она попросту хочет видеть и быть увиденной.

•

Затем возникает грубое чувство некоего неумышленного удовольствия, животной нужды. Правая рука на левом предплечье, и вначале он чешется кончиками пальцев, но со временем рука движется, и ногти зарываются, словно бульдозеры. Он откидывается назад, закрыв глаза,