кусок веревки. Так вот, вчера, открыв коробку, я обнаружил внутри женский указательный палец. И сразу вызвал инспектора Хенрехена. По его мнению, это может быть шуткой какого-нибудь студента-медика.

— Но почему посылку отправили именно вам? — спросил я.

— Вот именно. Меня это тоже интересует. Между прочим, палец удивительно ухоженный, холеный. Он не мог принадлежать какой-нибудь нищенке из приюта. Не понимаю, каким образом студент мог бы это достать. — Последовала пауза. — А сегодня, как видите, я получил вторую коробку. Я решил не прикасаться к ней, позвонил инспектору Хенрехену, и он посоветовал обратиться к вам.

Благодарствуйте!

— Где же палец? — поинтересовался я.

— Мы отправили его в морг.

Комиссар выдвинул ящик стола и вытащил пару тонких хлопчатобумажных перчаток.

— Я попросил принести мне эти перчатки, — сказал он.

Надев их, я почувствовал, как в моей груди растет уважение к высшим классам.

Некоторое время мы рассматривали коробку. Я продлил паузу, разглаживая перчатки на руках. Я бы дорого дал за то, чтобы оказаться сейчас на факультете права и волноваться лишь об экзамене по римскому праву.

Хенрехен откашлялся и с нескрываемым удовольствием объявил:

— Вам и карты в руки!

II

Длина коробки составляла десять сантиметров, ширина — пять, толщина — три. Слово «комиссару» было вырезано из заголовка какой-то статьи в «Нью-Йорк таймс». Отправили посылку вчера, в пять вечера, с Центрального вокзала.

Коробка была завернута в обычную темную оберточную бумагу и перевязана белой бечевкой. Я внимательно обследовал узел.

— У комиссара есть и другие дела, — сказал Хенрехен. — Что вы там ищете?

— Адрес отправителя, — ответил я.

— Если инспектору Санчесу поручено это дело, — сказал комиссар, — то я думаю, нужно позволить ему делать все, что он сочтет нужным.

Я почувствовал себя гораздо уверенней.

— Господин комиссар, — спросил я, — узел на первой посылке был таким же?

Комиссар, к сожалению, этого не помнил. Да и слаб он был по части узлов.

Узел, которым была завязана бечевка, имел одну особенность: чем больше на него нагрузка, тем крепче он затягивается, но в то же время его можно легко развязать. Я развязал его без труда.

Я отложил бечевку в сторону. Упаковка была выполнена с мастерством опытного продавца — ни сантиметра лишней бумаги. Нужный кусок, видимо, отрезали от рулона ножницами.

Человек, упаковавший посылку, обладал врожденной аккуратностью.

Собравшись с духом, я приподнял крышку. На окровавленном кусочке ваты покоился женский безымянный палец. У основания он был охвачен широким золотым кольцом.

— Господи! — воскликнул Хенрехен.

Комиссар слегка позеленел и отвернулся к окну, подтвердив тем самым истину, что карьеру нужно начинать с низшей ступени.

— Думаю, не стоит пока извещать прессу об этом деле, — сказал комиссар. — Вы все еще полагаете, что это шутка?

— Нет, — ответил Хенрехен.

— Инспектор Санчес!

— Слушаю вас.

— У меня есть предположение. Единственно возможное.

— Какое же, господин комиссар?

— Я полагаю, что эта женщина еще жива. Я полагаю, что каждый день ей будут отсекать палец… и… посылать его мне. Я полагаю, что вы отыщете ее, если то, что говорил мне о вас инспектор Хенрехен, соответствует истине. Желаю удачи.

— Я должен идти, господин комиссар, — сказал Хенрехен.

Выходя, он сосредоточенно искал в своих карманах сигару.

Я задержался, чтобы забрать свое маленькое сокровище. Указательный палец был в морге. Вообще говоря, смерть в Нью-Йорке организована прекрасно. Скажем, вы потеряли на улице палец, если кто-нибудь его подберет, он непременно попадет в морг.

Наконец я вышел и побрел по коридору.

Морг расположен в кокетливом здании неподалеку от больницы Бельвю. Много стекла, море искусственной зелени, фотографии цветов над скамейками, на которых беззвучно плачущие несчастные женщины ожидают опознания.

Я направился в справочное бюро. Это тесная комнатка рядом с центральным входом. Из окна открывается чудесный вид на психиатрическое отделение больницы Бельвю.

Талли уже снял отпечаток с указательного пальца, сделал фотографии и произвел остальные необходимые процедуры. Я вручил ему вторую коробку вместе с содержимым и предупредил, что вернусь за результатами, как только поговорю с доктором Альтманом.

Альтмана я нашел в подвале. Разжигая сигару, он наблюдал, как санитар закрывает одну из ячеек с телом. Вид у него был такой, будто на каталке лежала не молодая девушка, проглотившая тридцать таблеток снотворного, чтобы решить разом все проблемы, а шестьдесят килограммов буженины.

— Что-то тебя не видно в последнее время, — сказал Альтман.

На его руках все еще оставались окровавленные резиновые перчатки. Он курил. Я мельком взглянул на привлекательное лицо девушки и склонил голову. Альтман пожал плечами.

— В Бельвю ей сделали промывание желудка, — сказал он, выдохнув густое облако дыма. — Слишком поздно. Я сделал вскрытие, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь кроме снотворного.

Я отвел глаза от его красных перчаток.

— Тебя совсем не видно, — повторил он.

— Не так уж часто я убиваю, — сказал я.

Истинно так. Если мне удавалось приблизиться к преступнику, я предпочитал укладывать его ударом рукоятки пистолета в висок.

— Заходи почаще, — сказал Альтман.

Я никогда не понимал его изысканного юмора.

— Обязательно. Ты видел палец, который прислали сюда вчера?

Он качнул головой.

— Когда его отсекли, женщина была жива?

Он вытащил палец из морозильника.

— Не знаю. Это невозможно определить. — Он поднес палец к носу и принялся водить им справа налево, будто у него в руке была сигара высшего качества, ароматом которой он хотел насладиться перед тем, как закурить. — От него не пахнет формалином, — сказал он, — Но это значит всего лишь, что взяли его не в медицинском институте. Сказать точно, была ли женщина мертва, я не берусь.

Я спросил, какой наркоз — местный или общий — был дан в момент ампутации пальца. Альтман ответил, что не может сказать наверняка.

— Это два разных анализа, — сказал он. — Я могу сделать только один.

— Не понимаю.

— Мне не хватит тканей на два теста, — сказал он. — Я вынужден применить метод разрушения. Другими словами, изрубить палец.

— Изрубить палец?

— Вот именно. Как гамбургер. Таким образом я смогу выяснить, применялся ли общий наркоз. Но палец будет совершенно испорчен.

— Тогда я останавливаюсь на местном наркозе.

— Прекрасно, — сказал он, взял палец и направился к устройству, сильно