жрец испещрил кожу пленников странными знаками и символами, несомненно, посвящёнными богу вурмисов, ужасающей мерзости, носящей имя Зотаккуа.
Стучали барабаны, на чьи деревянные корпусы была натянута человеческая кожа, неистовая пляска, напоминающая перексию, достигла апогея — и тут всё резко стихло. Лишь ужасающие вопли женщины эхом разносились в темноте.
Одного за другим, мужчин развязали, заставили сделать несколько шагов вперёд и встать на колени. Одному за другим, вурмисы оторвали им головы и нанизали на колья, вбитые в мягкий грунт пола пещеры. Обезглавленные тела были немедленно пожраны, а начисто обглоданные кости отброшены в тёмный угол.
Лишь женщина, Аталана, советница и наперсница короля Локуаметроса, осталась в живых — разделённая самым отвратительнейшим и гнусным образом между множеством вурмисов, дабы в будущем исторгнуть из своей утробы многочисленных гибридных отродий.
Атаммаус пробудился. Сел.
— Ну и погань, — гневно пробормотал он и покачал головой.
Разгорался новый день. Костёр давно погас, и угли успели остыть.
Отставной палач Коммориома сидел и размышлял о кошмарном сне, что ещё не успел стереться из его памяти. Да, всего лишь сне; впрочем, основой ему послужили реальные события.
Много лет назад, для обсуждения проблемы бесчинства вурмисов на перевалах Эйглофианских гор, Коммориом направил делегацию в Му Тулан. Она бесследно исчезла; не были найдены даже останки её членов. Судьба делегации так и осталась загадкой, хотя многие, втайне и шёпотом, винили во всём Кнегатина Зума.
Атаммаус вздохнул. Как же давно всё это было.
— Кнегатин Зум, — прорычал он себе под нос, устремив пристальный взгляд поблёкших глаз в прошлое.
* * *
Атаммаус приближался к Коммориому, и поздний вечер плавно перетекал в сумерки. Великорослые травы стали ещё более густыми, источаемые цветами ароматы более резкими, подчиняющими себе чувства и заставляющими видеть странные вещи и слышать странные звуки.
Были ли они реальны?
Может, да. Может, нет.
Атаммаусу было всё равно.
Не обращая на них внимания, он с улыбкой продолжал путь к осыпающимся руинам некогда могущественной столицы Гипербореи.
Сгустились сумерки; тени удлинились. Чёрный фантом таился в густых зарослях. Многогласый шёпот поверял Атаммаусу свои истории, странные истории о местах и временах, неведомых отставному палачу, истории на чуждых старику языках, которые он, как ни странно, мог понимать.
Это были услаждающие слух истории о победах и триумфах. Истории о любви и приключениях, о воздвижении великих династий, их свершениях и завоеваниях. Истории о великих чародеях и колдунах далёких земель; о волшебстве, свершённом ими; о великих королях и их свите, придворных дамах и способных рассмешить кого угодно шутах; о грёзах, что были реальнее этого мира, и о тех, кто рискнул проникнуть в Мир этих грёз, чтобы остаться там навеки.
Один из голосов, возвысившись над какофоническим шёпотом прочих, поведал иную историю, историю о зловещих предзнаменованиях, боли, агонии, смерти и воскрешении в царстве живых мертвецов, историю о Чёрных Церемониях и кощунственном боге-жабе Зотаккуа.
История окончилась, и голос затих.
Атаммаус остановился; мысли блуждали, а многогласый шёпот заставлял с трудом переставлять ноги.
Сумерки стремительно сменялись ночью. Ему не достичь Коммориома до прихода темноты. Лучше дождаться утра.
Он разжёг костёр, расстелил покрывало, сел на него и огляделся.
Из темноты раздавались странные звуки, за пределами света костра сновали чёрные силуэты. И где-то рядом был Коммориом.
Ночь и усталость затуманили его глаза и мысли…
* * *
Отставной палач взирал поверх овеваемого ветрами пустыря на покрытый пятнами и увитый стелющейся лозой мрамор осыпающихся городских ворот.
Коммориом. Приютившие сонмы призраков руины, купающиеся в лунном свете.
Когда-то за массивным порталом лежал величественный город, легендарная старая столица Гипербореи. Ныне же лишь рассыпанные повсюду никчёмные камни, теряющиеся среди трав и корней деревьев, да столбы, разрушаемые овившей их лозой, напоминали о былом могуществе.
Земля под ногами старика была сплошь изрубцована, полнилась гнилью и порчей, словно испытала на себе неведомое ужасающее поветрие. В бесчисленных безымянных могилах, раскиданных по пустырю, нашли свой последний приют коммориомские преступники, обезглавленные Атаммаусом по приказу короля Локуаметроса.
Стопы отставного палача ощущали еле заметную дрожь земли. Зазмеилась тонкая трещина; поднялась пыль, небольшое вихрящееся облачко, практически невидимое в ночных тенях.
Атаммаус вновь бросил взгляд на развалины портала — и увидел застывшего там чуждого чёрного фантома. Властный жест чёрной руки велел отставному палачу двигаться за ним. Он подчинился, и, бесстрастно попирая бессчётные, безвестные и безымянные могилы, пересёк пустырь. Земля зашевелилась. Возникли новые трещины; новые клубы пыли взметнулись в ночь. Но Атаммауса это не беспокоило.
Пустырь раскололся, разошёлся, словно шов. Грунт посыпался во всё расширяющиеся трещины. Гнилые пальцы цеплялись за края разломов, силились вытолкнуть из могил своих обезглавленных хозяев, чтобы те смогли последовать в город за своим палачом.
Атаммаус брёл сквозь руинное запустение увитых стелющейся лозой аллей, улиц и переулков; позади, неслышное и незримое, шествовало полчище обезглавленных мертвецов. Они направлялись к главной площади, восемь люструмов назад бывшей местом свершения королевского правосудия.
К площади Палача.
Туда, где на каменных плитах покоилась старая плаха из эйгонового дерева, потрёпанная дождями и ветром и залитая кровью бесчисленных жертв.
Туда, где поджидал кошмар, имя которому было Кнегатин Зум. Однако, уже не тот Зум, каким его запомнил Атаммаус перед приснопамятным бегством из города.
Они вышли к площади и остановились.
Обезглавленные мертвецы столпились за спиной отставного палача.
Луна безучастно взирала вниз.
Покрытая омерзительными пятнами, влажная, колышущаяся подобно волнам озарённого лунным светом океана плоть источала ослепительно-жёлтое сверхъестественное сияние. Кнегатин Зум вновь изменился. И на сей раз в нём не осталось ничего от некогда человекоподобной формы.
Чёрно-жёлтая протоплазматическая масса, необъятная и безмерно распухшая, заполняла собой пространство площади; не соприкасалась она лишь с плахой из эйгонового дерева да с узкой линией ведущей к ней плит, в начале которой стоял Атаммаус.
Пульсируя и шкварча, масса эта