операции – вентиляция лёгких. И потом, больные всё равно на диете и после операции у них длинный периодреабилитации. А эти придурки ведь дозу не контролировали, сунули под нос, и дыши всю дорогу. Так что вот так.

Слегка шевелю пальцами, и Пистимеев снова отвлекается на мои ножки. Хм-м, мне что, приятно его внимание?

– У тебя тут заусенчик появился, – тычет Пистимеев в сторону левой ступни. Критикан проклятый! Присматриваюсь. Да, есть, на указательном пальце.

– Подай сумочку, – просьба исполняется незамедлительно. Вытаскиваю маникюрный набор, достаю щипчики. Ну, не сама ж я буду такой ерундой заниматься, когда рядом неравнодушный, – ну, я надеюсь, – молодой человек.

– Срежь, пожалуйста, – отдаю инструмент, – только осторожно! И аккуратно.

– Резать буду точно, – Сашок берёт, не задумываясь, – но сильно и под корень. Весь палец!

И со зверским лицом наклоняется к ноге. За исключением немного глупого хихиканья я больше никак на его угрозы не реагирую. Одним заусенцем Пистимеев не ограничивается, исследует всю ножку, затем что-то находит на другой. Не возражаю. Более того, чтобы окончательно не сомлеть, приходится бороться с собой,. Почему-то приятно чувствовать его тёплые руки. Закончив, он мои очаровательные конечности не отпускает. Хотя ему очень неудобно сидеть на пятках, терпит.

Я прислушиваюсь к двери, может, мне чудится, но, скорее всего, нет. Сделав заговорщицкое лицо, тычу пальцем в сторону выхода. Сашок сразу включается. И реагирует. Аккуратно отложив мои ноги, прыгает к двери с места. Ну, чисто кот! Распахивает, она вовнутрь открывается, вижу убегающую Карину.

– Лови её! – ору восторженно, обожаю движуху!

Сашка молодец, поймал. И мы её, визжащую, затаскиваем в комнату. Сашка держит за ноги, я – за руки и жестоко и безжалостно её щекочу. До слёз и хрипоты от истерического смеха.

Успокоившись, сидим на кухне, чай пьём. Кроме меня.

– Минералки мне, – требую я, – я – на диете. Чай могу выпить, но лучше пропустить.

– Почему? – на меня светит любопытными глазками Карины.

– По кочану! – веско отвечаю я и пользуюсь моментом резко поменять тему, – как бы тебе объяснить, Кариночка… ты можешь мне не верить, но мне по барабану, даже если ты подсмотришь, как я трахаюсь с твоим братом. А ты не подпрыгивай, и со стула не падай. В ближайший год этого точно не будет!

Это я Сашке, который загорается неуместным восторгом.

– Понимаешь, мне всё равно. В конце концов, это же не я подло шпионю.

– Да я только к двери подошла! – искренне возмущается девочка.

– Не ври! Минут пять ты там точно паслась, – меня на мякине не проведёшь, – но это не важно. Вот скажи, почему у тебя подруг нет?

– Почему нет? Есть, – не уверенно спорит Карина, смешавшись от неожиданного поворота.

– Нету, нету, – радостно опровергает Сашка.

– Знаешь, почему? Потому что ты – пустышка, никому не интересная, – бью наотмашь и по-взрослому, – наполовину точно пустая, потому что наполовину любой человек это его друзья. Твой брат – мой друг, Юля и Вика – мои не единственные, но лучшие подруги…

– Весь твой класс – твои друзья. Все тебя обожают, – подсыпает мне мёду, а сестре соль на раны Саша.

– Поэтому я – богатый человек. У меня очень много друзей. Вот случилось со мной несчастье, они весь район на уши поставили, нашли тех козлов, что мой телефон украли, отпиннали их. А кто из-за тебя бегать будет?

– Никто, – тон Саши уже безрадостный и Карина опускает голову.

– Кроме семьи, никто, – уточняю я. – А почему? Потому что ты – пустая, нет в тебе ничего интересного. Поэтому ты за нами и шпионишь. Не из любопытства, а чтобы свою пустоту заполнить. Но понимаешь, это ошибка. Когда ты следишь за нами, ты теряешь себя всё больше и больше. Есть мы с Сашей, а ты превращаешься в звукозаписывающее неодушевлённое устройство на ножках.

Повисает молчание. Карина угрюмо молчит, настолько угрюмо, что Сашка смотрит с сочувствием. Я добиваю.

– Когда ты подглядываешь за нами, ты заполняешь нами себя. А сама ты исчезаешь. Да, Карина вот она, вроде бы есть, а на самом деле – пустая оболочка.

Карину спасает звонок в дверь, быстро вскакивает и убегает открывать пришедшей с работы матери. Или отцу, они примерно в одно время приходят.

– Лихо ты её… – выражает мне восхищение Саша.

– Твою сестру вместо тебя воспитываю, – тычу в него пальцем. – Вовек не расплатишься.

– Я в Лицей тебе помог поступить! – тут же вспоминает свои заслуги.

– А за это я вовек с тобой не рассчитаюсь, – вместе хохочем, когда на кухню входит Софья Петровна с пакетами, – здрасть, Софьпетровна.

– Ой, Даночка здесь! – расцветает женщина, – как давно тебя не было!

– Неправда, Софьпетровна! – спорю я, – при любой возможности я сразу к вам. Обожаю места, где меня любят.

В подтверждение мою рыжую голову тут же утапливают в мягком пышном бюсте.

22 августа, четверг, время 18:35

Чеховский парк.

Пистимеев провожает меня до дома, охранник Дима идёт сзади метрах в тридцати-сорока. На этот раз даже не заикаюсь, что меня можно отпустить хотя бы за сто метров до подъезда. И от сопровождения Димы не отказываюсь.

У меня необъяснимое ничем чувство особого дня. Что-то важное должно случиться, или случилось, а я не заметила. Ой, это оно? Пистимеев вдруг берёт меня за руку, возражений не имею. Когда-то раньше, могла бы, но после похищения, когда два мерзавца лапали меня везде, где хотели, не вижу смысла. По отношению к нему, разумеется.

– Ты как после всей этой истории? – Саша не уточняет, но и так всё понятно.

– Может и не лучшим образом, я ж тебе говорила про справку, но всяко лучше тех двух придурков, – улыбаюсь я, – меня другое удивляет.

– Что? – вопросительно глядит парень.

– Почему два вонючих козла могли меня лапать во всех местах, а симпатичный и замечательный паренёк к самому краешку только-только осмеливается прикоснуться? Через год знакомства.

Это меня прорывает. Всё-таки с мужчинами в этом смысле намного проще. Наверное, это моя женская нетерпеливость Катрины пробивается. Насколько могу судить, Дане нравится долгая карусель с дальними переглядками, полуулыбками, намёками.

– Х-ха! – залихватски выпаливает Пистимеев и тут же притискивает меня за талию, – было б сказано.

– Э-э-э, это ты брось! – уворачиваюсь от поцелуя. Его что, тоже прорвало?

– Точно! – Пистимеев чертыхается, – я и забыл. Ты ж укусить можешь…

Смотрю на него с нешуточной обидой.

– Зачем мне тебя кусать? Почему ты труса празднуешь на ровном месте?

– Чего это сразу труса?

– Львицы, тигрицы и волчицы