Переворот

Глава 1 ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ

26 июня 1762 года. Петербург — Петергоф

Дорога из столицы в Петергоф подействовала на Екатерину успокаивающе. Четыре часа нетряской рыси по гладкой брусчатке среди живописных окрестностей. Иностранцы сравнивали это путешествие с поездкой в Версаль. Загородные дворцы знати на взгорьях, тихие пруды в тени плакучих ив, ухоженные зелёные изгороди...

Мирные картины сельской жизни всегда приводили Като в состояние задумчивого покоя. Без мыслей. Без чувств. Она могла ехать и ехать, следя, как меняется за окном пейзаж, оставаясь тем же.

Панорама Финского залива, открывшаяся близ Стрельны, вернула в её душу тревогу. Штормило. По гигантской серо-синей чаше бежали ломкие волны. Ветер сразу ударил в стенки кареты и застучал по лаковым панелям сдутым с дороги песком. Като подставила руку, и тут же из щели между дверцей и обивкой ей в ладонь ударила тугая струя воздуха. Женщина откинулась обратно в кресла и плотнее окуталась шалью. Она не отличалась крепким здоровьем и с испугом подумала, что может простудиться в стылом Монплезире.

Именно там располагались её покои. Всего семь комнат. Прихожая, приёмная, музыкальная, столовая, гостиная, спальня и кабинет. Всё, что нужно для великокняжеской четы! Щедрый подарок тётки Эльзы. В то время как сама она занимала целый дворец над Большим каскадом, а каждый из её фаворитов — по крылу.

Като не роптала. Ей приятно было жить на некотором расстоянии от двора. Как говорят солдаты: поближе к кухне, подальше от начальства. Екатерина и обитала как раз невдалеке от кухни. И от мыльни, занимавшей весь левый флигель Монплезира. Очень удобно! Маленький садик, отсутствие чужих глаз, белая мощёная галерея вдоль моря и две липовые аллеи, на которых никто не бывает.

Семнадцать лет она провела здесь и могла назвать каждое дерево по имени. Они стали её друзьями и собеседниками, за неимением лучших. Ветер шелестом листвы отвечал мыслям, волны рокотали у самых ног. По ночам от их грохота трудно было заснуть, казалось, что они вот-вот подмоют фундамент и унесут дворец в море.

Пётр Великий предпочитал жить на неудобьях. Когда-то дворец принадлежал ему. Като почти через силу воспитала в себе любовь к этому странному человеку и сейчас ощущала родство с каждым его замыслом. Она чувствовала себя наследницей Петра, лишь по недоразумению оказавшейся на вторых ролях. «Ничего, — вздохнула женщина, — если Провидению будет угодно, внук великого реформатора не процарствует и пары дней. А если нет... Одни слабоумные нерешительны!» Екатерина верила в успех. Как школяр трясётся перед экзаменом, твёрдо зная, что победит.

Чугунные створки заскрипели плохо смазанными петлями. В сопровождении верной Екатерины Ивановны Шаргородской Её Величество прошла мимо длинного, плоского, как зеркало, фонтана в серой гранитной раме. Он не работал, и в воде отражалось низкое облачное небо. Молчаливая камер-фрау прижимала к груди кожаный ридикюль с бельём хозяйки. Остальные вещи доставят потом, если они вообще понадобятся. День-два, и Като скакать отсюда галопом. В случае же неудачи — в тюрьме придворные платья не нужны.

— Не задавайте дурацких вопросов! — Григорий Орлов навис над столом, как горный хребет над долиной. — У нас столько времени, сколько будет молчать Пассек. Ни минутой больше.

Собравшиеся боялись выдохнуть. Утром 27 июня Болотов, гремя шпагой о деревянные ступени на чёрной лестнице, принёс на Малую Морскую страшную весть: Пассек арестован.

Гром грянул среди ясного неба, хотя предугадать такую простую вещь, как захват и допрос одного из заговорщиков, — первое дело в любом комплоте. И всё же, всё же... Несмотря на страхи, мятежники готовились к перевороту едва ли не как к карнавалу. В глубине души каждый считал дело решённым и уже крутил пальцем в мундире дырку для ордена.

Однако вышло иначе. Правительство оказалось расторопнее. Удар пришёлся по одному из самых осведомлённых и старых членов «секрета». Пётр Богданович Пассек — сослуживец Орловых, близкий знакомец Дашковой, приятель Потёмкина, родственник Панина. Схватить его — значило взять всех остальных за горло. А уж вытрясти из Пассека можно было многое. Он числился сторонником великой княгини ещё с 1759 года.

— Как это случилось? — глухо спросил Орлов.

Болотов вытер рукавом пот со лба.

— Унтер-офицера вербовал, а тот возьми и донеси.

— Сам? — не поверил Алехан. Он-то считал, что все нижние чины давно у него в кулаке.

— Не, — мотнул головой Болотов. — Там Семён Воронцов затесался. Лейтенант ихний. Тот на унтера и надавил, свёл его к папаше. А Роман Ларионыч уже побёг до императора.

Потёмкин хмыкнул. Как у них всё просто выходило! «Побёг до императора». Будто сенатор и генерал-аншеф схватил зонтик, натянул галоши и отправился на край деревни переброситься парой слов с соседом! До императора мудрено «добечь», даже «Ларионычу». Тот весь сейчас в предвкушении праздника. Может отмахнуться, отложить рассмотрение дела до возвращения в столицу после именин. На это одна надежда.

— Медлить нельзя. — Григорий насупился. — Даже если император покинет город, Воронцовы могут своей волей допросить Пассека. Я сообщу Никите Панину. Алексей, ступай к княгине Дашковой за каретой. Она обещалась. И, Бог тебя благослови, — Гришан перекрестил брата, — не мешкая, за государыней. Остальные по полкам. Утром будьте готовы по сигналу.

Никита Иванович принадлежал к тем, кто всегда блюдёт свой politik. Молодость он провёл под бдительным надзором канцлера Бестужева-Рюмина и научился у него гибкости воззрений. Старый лис хотел продвинуть умного и податливого секретаря на вакантное место фаворита при Елизавете Петровне, но Шуваловы опередили его, и пришлось юному Панини (так, на итальянский манер, когда-то звучала фамилия Никиты Ивановича) скрываться от их преследований за границей.

Он служил в Швеции при посольстве и так надышался воздухом «золотой вольности», царившим тогда в Стокгольме, что знать не хотел родных заморозков. Между тем дома ни о конституции, ни о парламенте никто слыхом не слыхивал, а когда Никита Иванович заводил речь о правах благородного сословия, на него смотрели как на опасного вольтерьянца.

— Побойтесь бога, граф. — Гетман Кирилл Разумовский сбил тростью пух с поздних одуванчиков. — Заводить у нас шведские порядки! Сеймы, ригсдаги, дебаты, взятки депутатам за невыгодные Отечеству решения...

Вельможи шли утренним садом по ещё сырой от росы дорожке.

— Виданное