Анна Калина Невесомость и слетевшие катушки

Автор очень старался освоить новый жанр)))) Автор старается дальше.... не переключайтесь.

Ай. Ой…Ай-яй-яй!! О, а вот и камешек. И ещё один. Как же больно падать со склона, скажу я вам. А падать с рюкзаком ещё больней, а лететь по раскисшей от дождя земле ещё и обидно. Луру нёсся рядом со мной, радостно фыркая и виляя хвостом. Ему хорошо, у него когти, его сила инерции так нещадно не утащит. А я с грохотом неслась вниз, распугивая скудную живность вокруг оглушительным грохотом, как древний рыцарь в пылу сражения.

Я неслась по заснеженному склону, разбрызгивая грязь и талую воду. Апрель в этом году выдался холодным и дождливым. Всё то замерзало, то таяло.

Никогда не знала, что чувствует шар для боулинга. Но, похоже, скоро узнаю. Вон как раз камни, о которые я сейчас «страйкану». Усилием своего тщедушного тельца я изменила траекторию спуска и заложила вираж влево. Ой, а вон ещё камешки! Мне, похоже, сегодня точно суждено оставить след в истории… кровавым пятном. Эх! И я вильнула вправо. Пингвин, не иначе. Полёт мой завершился мягко. В луже, где я с победным «БАМ!» и окопалась.

– Уйди, животное, – лежа спиной на рюкзаке, простонала я, отталкивая морду Луру от своего лица.

Барвасы – генетически измененные кошки. Размером с дога, окраса «бешеный баклажан». Их разводили для охоты на одной агрессивной планете, но в планету угодил резвый астероид, и барвасы остались не у дел. Многих усыпили за ненадобностью, а Луру достался мне случайно. Как взятка.

Итак, барвас нарезал круги вокруг меня и взволнованно дёргал усами, весь такой пушистый и до обидного чистый. А я? А я зачем сюда, вообще, свернула? Ах, да, я же срезать путь хотела. Срезала.

– Кать, ты где? – донёсся бас из-за жиденьких зарослей на краю оврага.

Потом послышался хруст, и из этих же зарослей высунулась голова нашего штурмана. Потом и весь штурман показался, заслонив своей широченной спиной и небо, и дорогу. Лариг обеспокоенно оглядывался, разыскивая меня, активно сливающуюся с окружающей грязью.

– Привал, – слабо заявила я. – Отдыхаю. Лари, всё в норме!

Лари сфокусировал зрение на мне. Всё же аверийцам сложно сосредотачиваться на предметах так резко. Особенно когда всё вокруг такое уныло-серое и статичное. И только Луру скачет как бешеный, разбрызгивая грязь и распространяя своё мутировавшее кошачье обаяние. Лари улыбнулся мне и принялся спускаться в овраг. Я даже не вздрогнула. Раньше его улыбка в замкнутом пространстве вызывала у меня панические атаки в геометрической прогрессии. Теперь же я видела просто приятного в общении парня с синей кожей и милой улыбкой с двойным рядом зубов, как у хищной рыбы. Но привыкла. Почти все привыкли. Всё же на Авере жизнь не сахар, ядовитые испарения, кислотные озера… и народец там обитал не менее экзотичный и ядовитый. Но если Лари не доводить до бешенства, то он совершенно не кусючий. А как штурман, так и вообще выше всех похвал. Я печально наблюдала, как эта мускулистая громадина скачет с камня на камень, подобно земной горилле. Я, правда, видела их только на голозаписи, но Лари выглядел очень похожим.

– Ударилась?

Я прислушалась к своим ощущениям. Не поломалась. Это точно.

– А самооценку учитывать? – вздохнула я, с пятого раза перевернувшись на живот.

Лари с чавканьем приземлился в одну из луж. Замер. Выпрямился. Задумался. Мой сарказм тоже ему тяжко даётся. Просто у этой расы отсутствует чувство юмора. Напрочь. От слова совсем.

– А где оно у людей находится? – обеспокоился авериец, подбегая ко мне. – Оно быстро заживает? Ты это... Не шевелись! Я за подмогой!

  И ведь уже принял стойку! Даже рвануть за помощью собрался. Представляю реакцию Зины, когда ей срывающимся голосом сообщат, что бортмеханик Филиппенко сломала себе самооценку. У меня же экипаж от хохота вымрет. А у Зинки микросхемы перегорят…

– Лари. Я в порядке, – вздохнула я.

Лари с подозрением глянул на меня. Прищурился. Левое веко нервно заморгало. Довела несчастного. И что я за человек такой?

– Сарказм? – уточнили у меня.

– Он, родимый, – покаялась я, пытаясь встать.

Рюкзак отказывался мне подчиняться и неумолимо тянул к привалу. Но спас Лари, протянув свою чешуйчатую руку и дёрнув на себя. Секунда, и я уже бодро стояла на ногах. С головокружением и дезориентацией от резкого подъёма. Но стояла. Хоть бы Лари меня не отпустил.

– В следующий раз за покупками пойдём по дороге, – строго сообщили мне. – И рюкзак понесу я.

А потом меня забросили на плечо, рюкзак на другое плечо и в той же бодрой обезьяньей манере поволокли прочь из оврага. Сходили за хлебушком. Блин.

***

– Ваше умение находить проблемы можно вносить в книгу межгалактических рекордов, – строго сообщили мне, принимая изгвазданную в грязи одежду. – Сегодня только первый день заселения.

– Да. Это я всегда могу! Я девушка-неожиданность.

– Катастрофа, – строго поправили меня.

Это меня так за глаза все называют. Катя-катастрофа. Я зло наблюдала, как Зинка выгружает на мою постель стопку чистой одежды.

– Дожилась, – буркнула я себе под нос, – меня учит жизни тостер.

Вообще-то, она ZIN -2033/1. Но я нежно зову её Зиной. На училку мою первую очень похожа. Зинаиду Никифоровну. Та тоже была такой же нудной и всех доставала. Зина подняла на меня свою утыканную проводами голову:

– Я не тостер, – ровным тоном проскрипел робот, – я многофункциональный аппарат для обслуживания.

И замерла, глядя на меня своими круглыми как блюдца глазами. Механические руки сжимались и разжимались.

– Прости, Зинуль, я просто сильно ударилась, – виновато заявила я. – Ты самый незаменимый кухонный комбайн в мире.

Зинку такое определение устроило. Она со скрипом кивнула мне и, шурша гусеницами по полу, гордо уплыла прочь из каюты. Я прислушалась к мелодичному скрипу. Смазать бы её. Да как? Сейчас начну за ней гоняться, она же спрячется. Любит она это дело. Мы часто с Зинулей играемся в «отыщи меня, если сможешь». Я ношусь по кораблю с гаечным ключом, а робот от меня нычкуется по всем щелям на корабле, пока системы по одной из строя не выходят. Потом Зинка затихает в одном из закоулков корабля, а мы всем скопом ищем её по следам масла на полу и раскатившимся повсюду болтам и