- 1
- 2
Максим ГОРЕЦКИЙ
«БЕЗУМНЫЙ УЧИТЕЛЬ»
Рассказ
Прошло, видно, немало времени с тех пор, как его в последний раз видели на улицах Мстиславля.
Одет он был в старый изорванный балахон; небритый, волосатый, с длинными, черными от грязи ногтями. Вид имел измученный и жалкий. Он обычно никогда не смотрел людям в глаза, а все мимо, словно бы искал кого-то у собеседника за плечами.
Бывало, целыми днями, с утра до позднего вечера, шаркал опорками на босу ногу по каменным мостовым. А то и по ночам бродил и вел нескончаемые беседы со сторожами.
В базарные же дни не спеша расхаживал в толпе, приглядывался к мужикам в надежде отыскать кого-нибудь из знакомых, чтобы выпросить огурцов или яблок.
В будни он тоже иногда слонялся по базару, сгребал разбросанное сено, кормил коз. А случалось, наводил страх на богомольных перекупщиц. Подходил к ним тихонько и говорил:
— Сестрицы вы мои! Бога нет, чтоб я так жил... Поверьте мне, нет его!..
— О, святая богородица! Что он мелет! — крестятся напуганные бабы и отмахиваются от него руками.— Помолчи ты, помолчи, Якуб Тимохович! Вон городовой ходит...
— Кгосподин учитель! — иногда обращался к нему какой-нибудь молодой лавочник.— Кгосподин учитель! Городового поблизости нет. Возьми бублик — плюнь на церковь!
Тот поворачивался в сторону городского собора или Тупичевского монастыря, смотрел-смотрел и плевал. Брал бублик и принимался жевать. А глупцы хохотали.
У тех же, которые особенно нагло приставали к нему, ничего не брал, а иногда еще и кричал:
— Слизняки вы слепые! Плюю я на вашу веру и на вас самих плюю.
И случалось — плевал-таки. Тогда они с издевкой вопили: «Городовой идет! Городовой идет!»
Но он никого не боялся. Готов был плюнуть на церковь, на костел, на синагогу — хоть у самого царя или губернатора на глазах. Городовой даже иногда просил его не делать этого при нем. Тот слушал и не плевал — не хотел ему приносить неприятности по службе.
Так вот, этот самый «безумный учитель», как прозвали его люди, или Якуб Тимохович Кубракович, когда-то учительствовал в нашей Шамовской волости, и поэтому все до мельчайших подробностей знали его печальную историю.
Родом он был из Мстиславля. Видно, дед его или прадед ходил по свету кубраком, то есть собирал деньги на постройку новых или ремонт старых церквей,— отсюда и пошла фамилия: Кубраковичи. Да и отец его водил дружбу с попами и дьяками; был пьяницей и бражничал с ними, пока было за что, а когда пропил все — нанялся в звонари. Звонил днем, а ночью сторожил церковь, чтобы безбожники не обокрали. Мать стирала людям белье, торговала на базаре семенами. Так и жили. Но, несмотря на трудности, на невысокое образование, он все же выбился в сельские учителя.
Перевели его к нам из соседней волости, где он, как говорили, не поладил с батюшкой. И ничего удивительного тут не было. В то время учителя часто не ладили с батюшками. Бывало, стоило учителю в чем-либо отказать батюшке, не очень низко поклониться матушке, не угодить дьяку или их детям, например, не прийти к дочерям их или, не дай бог, посмеяться над ними, как немедленно шла на него бумага: «Так и так, учитель местной школы — вольнодум, в церковь не ходит, детей добру не учит...» Тут же его и переводили в другую, похуже, школу или же совсем изгоняли.
У нас тогда был старенький поп по фамилии Бекаревич. «Не очень умный, но и не дурак,— говорили про него мужики.— Крестит, венчает и на тот свет как положено отправляет, ни во что лишнее не сует носа и к людям не цепляется... Неплохой поп». И он сразу подружился с учителем. Вместе ходили ловить рыбу, вместе собирали ягоды, грибы. Одно лишь не по душе было старичку — учитель очень много любил говорить прр бога и всякие прочие подобные вещи.
— Не нравятся мне твои мудрые речи, Якуб! — часто выговаривал старенький поп Кубраковичу.— Ну, зачем тебя все время подмывает узнать: почему так, а почему не этак? Как было, так и будет... «Не приемли имя господа твоего всуе». Ты мне только рыбу пугаешь, Я, братец, люблю душевный покой..»
Поп на старости лет остался одиноким, и его хозяйство вела то ли какая-то дальняя сестра, то ли свояченица. Худая, высокая и очень набожная, начитанная в святых книгах и говорливая. Вот она и подменила молчаливого батюшку в беседах с учителем. Вечно они спорили о том, когда и что было сотворено, почему в мире так, а почему не этак. Она верила в разные чудеса, а Якуб Тимохович доказывал, что на всякую чушь надо смотреть трезвыми глазами. Поп, бывало, слушает-слушает, махнет рукой и уходит спать, а они, как говорится, вспомнят и бога, и черта...
И пошли среди мужиков суды-пересуды, что новый учитель и хороший и не совсем хороший. Хороший, потому что ученики его полюбили, старательно их учит грамоте, дотемна держит в классе,— не то что другой: не успеют бабы в хате управиться, а дети уже дома. А нехороший, потому что какой-то он странный... С барышнями не встречается, водки не пьет, в карты не играет. Только и занят тем, что бесконечно спорит с поповой свояченицей или до поздней ночки корпеет над своими, кто знает какими, книжками...
И уже понемногу стало выплывать наверх: нетвердый он человек в вере. Не верит в то, во что веками верили люди. Посмеивается над поповой свояченицей, говорит, что, когда гадюка укусила их корову и молитвы батюшки ничего не дали, она пригласила лесника пошептать и после этого хвалилась: корова поправилась... Да и только ли в этом проявлялась его слабая вера, а то и полное неверие в бога?..
— А разве каждый знает,— говорили тогда люди,— почему у иного лесника даже никуда не годное ружье никогда не дает промаху? Или почему самый несчастный горемыка вдруг ни с того ни с сего становится самым богатым человеком в округе?
— А все потому,— отвечали они словами отцов и дедов,— что дьявольский послушник, когда причащается, оставляет во рту кашку, затем перекладывает ее в платочек и прячет; потом, улучив минуту, идет темной ночью в самые глухие дебри, привязывает платочек с кашкой к осиновому суку и стреляет...
А как только он, окаянный, начинает прицеливаться, вся пуща вдруг освещается ясным и каким-то неземным светом, идущим как бы от самого солнца или огромной молнии; все тогда умолкает — замирают деревья, никнут от ужаса травы, затихает земля. И видится ему: висит распятый на кресте, раны струятся алой кровью, из глаз текут жалкие слезы...
- 1
- 2