class="book">Другой бы уже и дух испустил, а он выстрелит — и вся нечистая сила у него в услужении...

Якуб Тимохович, наверное, еще в детстве слышал об этом, но кто бы мог подумать, что все это он осмелится проделать в жизни.

И вот наступил великий пост. В воздухе запахло весной. Изголодавшиеся люди шли на исповедь и поглядывали по сторонам: не появились ли где проталинки, не идет ли к ним весеннее тепло, скоро ли зазеленеет свежая травка и постную картошку можно будет запить парным молочком.

Отправился на исповедь и Якуб Тимохович. Позже лю­ди говорили, что и тогда было видно: задумал он что-то недоброе. Но кто бы мог подумать...

Тем временем весна набирала силу. Распустились дере­вья, наполнились гомоном дубравы, мальчишки стали го­нять лошадей в ночное. Якуб Тимохович закончил занятия в школе и теперь имел много свободного времени. Но стран­ное дело: вместо того чтобы поправиться после нелегкой работы, он похудел еще больше, стал мрачным и серым, как земля. «Что с ним?» — удивлялись мужики. Задумав одно, а услышав от попа и его свояченицы что-то совсем другое, учитель, наверное, засомневался в самом себе... Ведь был он не слишком большим ученым, да и наука та была все боль­ше божественная. Сердцем своим чувствовал: истина на его стороне. Но, ежедневно выслушивая поповские настав­ления, мог, конечно, и заколебаться.

И в конце концов задуманное осуществил.

На Купалу взял ружье, спрятанное причастие и отпра­вился в пущу.

Позже он сам, без утайки, рассказывал, какие мысли одолевали его в лесной глуши. Оказавшись наедине с ноч­ным мраком, он в первые минуты даже растерялся. Мучительно дожидался полуночи. Сидел, затаившись, в густых кустах и тупо рассуждал: «Что я делаю? Из-за кахой-то ереси становлюсь сумасшедшим!.. Умные люди исследую под микроскопом человеческие трупы, ставят опыты, а я как последний дурак, сижу под осиной. Кто-то двигает впе­ред науку, а я — чтобы потом похвалиться своей реши­мостью — провожу ночь в дремучих дебрях».

Когда из пуши наползал на него густой мрак, когда окончательно терялась ясность мысли, тогда история мно­гих веков и поколений подсказывала ему, что вот-вот он увидит самые удивительные купальские чудеса,— пусть же не боится! Вот-вот его взору предстанут невиданные чудо­вища и звери — барашек с отрезанной головой побежит к нему навстречу, закричат совы, зацветет папоротник, под ногами зашипят змеи, из нор выползут отвратительные жа­бы, яшерицы... Ему даже захотелось поскорее все это уви­деть.

Сонно шумела мрачная дубрава, спали звери и птицы, не шелестела под ногами прошлогодняя сухая листва.

И Якуб Тимохович усилием воли успокаивал себя: «Да разве ты когда-нибудь верил в красивые предрассуд­ки? .. Просто так пошел в купальскую ночь полюбоваться красотой сонной дубравы... Видишь, как все вокруг непов­торимо прекрасно, как тихо! Природа есть природа — неис­черпаемый источник научных исследований и поэтического вдохновения... Неужто тебе этого мало?.. Иди спать... Тебя уже одолевает сон...»

«О, нет! Как это спать? Подождем, увидим...»

Раздался оглушающий выстрел, и неумелый стрелок чуть не упал от сильной отдачи.

И снова тишина...

Шумит сонная дубрава... Мрак... Запах леса и запах выстрела... Потом — только запах леса. И опять все, как было.

Ничего не изменилось, ничего нет, все обычно...

Тем бы дело и кончилось. Но однажды люди добрые напоили Якуба Тимоховича на ярмарке в Мстиславле, и он, хмельной, стал без всякой связи болтать о том, как ходил в лес практиковаться... Все кинулись от него, как от безум­ца. Но и это забылось. Потом он заспорил с лесником, ко­торый лечил корову попа. Лесник утверждал, что учительская наука ничего не стоит и что его, чародейская, гораздо сильнее. Тут уж Якуб Тимохович не стерпел, бросил ему в глаза, что все его чародейство — сплошная чушь, потому как лично убедился в этом... Проверил на практике в лесу... Как на сумасшедшего посмотрел лесник, но ничего не отве­тил и тут же убежал, затаив на учителя злобу.

И поползли слухи... Прослышала о проделках Якуба Тнмоховнча и набожная свояченица. Она едва не лишилась рассудка от ужаса, но, собравшись с духом, позвала учите­ля к стала допытываться, правда ли это? И тот признался, признался на свою беду, рассказал все, как было. Батюшка тогда как раз сильно болел. Свояченица боялась, что он умрет, и все молилась. И тем не менее нашла время напи­сать в полицию, что учитель сошел с ума. Сделала это из-за жалости к Якубу Тимоховичу,— если б она написала, что в нем поселился бес или что человек обезумел от лишних мыслей, его могли бы отправить на смертную казнь или вечную каторгу. Приехала полиция, и Якуба Тимоховича сначала отвезли в острог, а потом в желтый дом... Продер­жали там какое-то время и выпустили как тихопомешанно­го. Поговаривали, что он сам прикинулся умалишенным, испугавшись наказания. Много чего говорили. Совсем изве­ли человека. Не только никакой работы, даже паспорта не давали, избегали его, дурачком называли. В конце концов он им и стал. Таким его видели и на улицах Мстиславля. Не сам дурачком стал — умные люди сделали... Да что по­делаешь? Было такое время...

1921 г.