- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (844) »
Дым под образа колечком пустил.
— Здрасте, — говорит, — мамаша, приехал я. Очень испугалась старушка.
— Да ты ли, Гришенька?
Заплакала.
— Прости, — говорит, — Гришенька, попутал поп — нечистый хвост — панихидку уж я по тебе у Никол-угодника…
Усмехнулся Гришка.
— Ничего, — говорит, — мамаша. И плакать нечего.
Смешно старушке стало — мамашей величает. Да не рассмеялась. Взглянула кривым глазом на сына и обмерла. Будто и не Гриша. Да и впрямь, будто не Гришка. Чудно!
А Гришка за столом пальцами поигрывает. На одном пальчике колечко с зеленым камушком, на другом — колечко, но без камушка, а за рукавом браслет, цепное золото.
Испугалась старушка снова.
— Да что ты, Гришенька, одет-то как? Нынче барская-то жизнь окончилась.
Сказал Гришка старухе:
— Безусловно кончилась. Я, мамашенька, и приканчивал. Да не в этом штука. Барская жизнь кончилась — новая началась. А покуда, пока не пришло иное времечко, — поживем, мамаша, в Питере-то. Есть у нас кой-какое добришко и денежки.
Заплакала старушка — выжила из ума. Завозился Гриша у желтого сундучка.
А под вечер Гришкины товарищи пришли. Очень даже напакостили на полу и ковровую дорожку совсем смяли. Гришке наплевать, а старуха — убирай за ними, за стервецами. Да и не убрать — сильная гульба пошла.
В пьяном виде Гришка очень бранил французов.
— Сволочи они, мамаша, — кричал он старухе в другую комнату. — И полячки — сволочи.
Тихонько охала старуха. Посмотрит, ох, посмотрит старуха ночью родимую точечку на правом Тришкином плече.
Но до утра гуляли гости и бранились яростно, играя «в очко» гнутыми картами. А под утро снова пили.
Гришка в фуражке, а под фуражкой веером денежные билеты, хмельной и красивый плясал чудные танцы.
— Эх! Эх! Не тот Питер сейчас, не тот… Негде потрепаться молодчикам!
2
Две недели живет Гришка в городе — сыт, пьян и нос в табаке. А и славный же парень Гришка! Широкий до чего парень, черт побери его душу! То у Гриши соберутся, кушают — едят, то Гриша к кому-нибудь на пирог званый. А то и к «Воробью» вечером. Безусловно не тот сейчас Питер, но есть кое-где замечательные места. Например: замечательное место — «Воробей». Это в Гавани. Дом как дом, с мезонином и палисадничком. Днем старуха шабуршит горшками, стряпает. А больше ничего и не видать. А вечером — кабаре. Денежки припасай, и все будет. Денежки только припасай. На ночь — сотню отдай — не горюй — любая девочка! Два раза гулял Гришка у «Воробья» — текли денежки. На третий раз похабный случай вышел: побили матроса за контрреволюцию. Грозил матрос донести, хвалился знакомством «под шпилем». Да только сам виноват. Сидит в дезбелье у Катюши и треплется. И мысли выражает: — Нынче, — говорит, — я на все очень плюю и, например, на политику тоже. Мне жить охота, а политика заела мою молодость. А Гришка рядом у Настеньки. — Нравишься, — говорит, — ты мне, Настенька. Очень даже нравишься. Очень ты личностью похожа на одну любимую особу. А имя той особочки — Наталья Никаноровна. А тут, значит, матрос со словами о политике. Гришка туда. — Это, — говорит, — кто так выражается про политику? А ну-ка, клеш, выходи. А клеш смеется и не покоряется. Обиделся Гришка. — Ты, — говорит, — может быть, и про революцию так же скажешь? — Да, — говорит, — так же. Гриша тут и посерел весь. — Ах ты, — кричит, — волчья сыть, белогвардейщина. Ударил матроса. А тут еще ребята с Косой улицы случились. — Бей, — кричат, — его, Жоржика. Ударили его и в грудь, и по животу, и брюки — казенный клеш на видном месте испортили. Гришка после этого расстроился и ночевать не остался — домой пошел. А утром к нему Иван Трофимыч жалует. — Ты что же, — говорит, — Гриша? А Гриша ему такое: — А что ж я не могу и погулять у себя? Я, Иван Трофимыч, не афонский какой-нибудь монашек. — Да ну? — удивился Иван Трофимыч. — Да я, Гриша, тебе только так. Любя. Голову, говорю, не защеми. Вот что. А вечером, Гриша, приходи-ка ко мне, невеста есть для тебя роскошная. Не пошел Гриша вечером к Иван Трофимычу. Долго ходил по комнате очень серьезный и думал: — А не жениться ли мне и в самом деле? Пожить, значит, семейной жизнью.3
Утром Гриша по своим делам, а мамаша чаи распивает с сахаром. Жует старушка белый хлеб, разговаривает с соседками: — Гришенька мой жениться придумал. Ищи, говорит, мать, невесту. Охают соседки, дуют в блюдечки. — Да что ты, Савишна? — Да. Ей богу, моя правда. Хочу, говорит, чтоб и красивенькая была и чтоб зря не трепалась. — Что ж, — хрустят сахаром, — что ж, он это правильно требует. Да только нынче-то девки пошли очень бесстыжие. Косы пообстригли. Табак тоже легкий курят. Уж и подошло же времечко. Ох, и пришел последний час… Да, очень много у баб всякого разговору. До вечера. А вечером Гриша приходит, посмеивается, шутит со старухой шутки, невесту требует. Но только раз Гриша пораньше пришел. Сел, задумался и зеленым камушком не любуется. — А что, — спрашивает, мамаша, помнишь ли дочку Никанора Филиппыча? — Это Наталюшку-то, дочку дилектора? — Ее, мать. — Чего ж, — говорит, — не помнить. Очень даже помню. Покойника Никанор Филиппыча, царствие небесное, до смерти убили в леворюцию. А через год Наталюшка замуж пошла за инженера за длинноусого. — Замуж? — вскричал Гришка. — Ну, да ничего. Желаю, мамаша, жениться на Наталье Никаноровне. Встретил ее сегодня. Узнала. Щечками вспыхнула. Хотел в ножки броситься, поклониться. Одумался. «Дай, — думаю, — у старухи узнаю». Так замуж, говоришь? Вечером перьями Гриша скрипит, пишет что-то. К ночи за чаем вытаскивает это самое, что писал. — Вот, — говорит, — мамаша, письмишко написано: «Лети, лети письмецо в белые ручки Натальи Никаноровны. Извиняюсь дерзостью письма и вспоминаю любимую особочку. «Некогда, шесть лет назад я, Гриша Ловцов, раб и прихвостень батюшки вашего, Никанора Филиппыча, тайную к вам имел любовь и три года помнил загорелые щечки и приятные ручки. Нынче забыл все насмешки ваши, нынче предлагаю свою жизнь на полном земном счастье. Ежели «да» скажете — прибегу собачкой, «нет» — так до свиданья, Гриша Ловцов, только тебя в Питере и видели. Прощай тогда, ясочка Наталья Никаноровна. Эх, сгорел Гришка, огнем сгорел. Тому подобного знакомства!» А? Каково, мамаша? Письмишко-то каково, говорю, написано. Будет моей Наталюшка.4
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (844) »