Меган схватилась за другой конец своего пищеварительного тракта. Собака не хотела делиться. Началась игра в перетягивание каната. С обоих концов брызнула паста из дерьма и предварительно переваренной пищи. Конан зарычал, Меган закричала, Калеб засмеялся, а Санни наблюдал за акулами. Внутренности разорвались посередине, и Меган шлепнулась на задницу. Она засунула свои кишки, покрытые собачьей слюной, грязью и листьями, обратно в дыру - как будто они волшебным образом могли снова прикрепиться.

Конан остался полным неудачником. Он бросился на Меган. Сто пятьдесят фунтов^[3] собаки-тарана, врезавшиеся в нее, заставили ее рухнуть на землю. Его зубы сомкнулись на ее нижней челюсти, а она закричала и завопила. Зверь дернулся и затрясся, в то время как Меган повернула голову в противоположную сторону. Ее челюсть оторвалась и обнажила язык и заднюю часть горла. Конан отступил в тень эвкалиптов со своей добычей.

- Ода... ою... елюсь... ы... арь! - Меган попыталась встать, но ее поврежденный мозг посылал ей противоречивые сообщения, и она заскользила в пыли, как паук по льду.

- Би-лядь, эта сука не знает, как умереть, - сказал Калеб.

Даже Санни сделал перерыв в наблюдении за акулами, чтобы поглазеть.

Конан с хрустом проломил челюсть. Его длинный язык лизал жир с костей, пока он смотрел на Меган, которая металась в пыли.

Меган решила, что не хочет, чтобы ее челюсть вернулась, и потащилась прочь.

Конан подошел к ней и вонзил зубы ей в спину. Его массивные челюсти проломили ее ребра, как будто это были ветки. Меган не пыталась сопротивляться, она продолжала ползти по земле. Конан вырвал легкое. Вторе выскользнуло за ним, прикрепленное переплетением трубок. Они были похожи на черных пятнистых летучих мышей. Меган была курильщицей, но Конану было все равно.

- Как жевательный табак, мальчик, - сказал Калеб.

Слюни Конана превратились в каменноугольную смолу. Судороги Меган превратились в мучительные корчения в скользком разливе внутренностей, пока она окончательно не застыла. Конан никуда не сдвинется, пока не наестся досыта, поэтому парни забрались на чахлый эвкалипт и выглянули сквозь ветки. Дождя не было девять месяцев, и деревья были цвета сена.

- Заставляет задуматься, не так ли? - сказал Калеб.

- Да. Как акулы выживают в зарослях? У них есть аквариумы с рыбой или чё-то в этом роде?

- Нет, я имею в виду о жизни.

- И чё? - сказал Санни, сплевывая в сторону и наблюдая за плевком, пока он не упал в пыль далеко внизу.

- Миру все равно, что Меган ушла. Она ничего не оставила после себя.

Он с тоской смотрел, как стая белых какаду расселилась по дереву, усыпав его покрытые листвой ветви огромными белыми цветами.

- Но она же не совсем ушла, не так ли? - спросил Санни.

- Да, ее душа останется, если ты веришь в это дерьмо, - ответил Калеб.

- Когда Конан завтра погадит, часть Меган будет в его дерьме.

Калеб ударил Санни по яйцам. Санни чуть не свалился.

- Зачем ты это сделал? - простонал он.

- Потому что ты тупой, - eго взгляд вернулся к небу. - Интересно, как чувствовал себя Дядя Рэд после убийства? Мне не терпится рассказать ему о Меган.

Санни все еще сжимал свои яйца и корчил рожи.

- Ты уверен, что хочешь это сделать?

- Почему нет?

- Помнишь, он сказал, что если ты будешь продолжать посылать ему письма, он приедет в Гамберу и убьет тебя.

- Оx, oн такой шутник. Черт, хотел бы я, чтобы у меня хватило смелости сделать то, что сделали он и Шизза.

- Ни у кого нет таких больших яиц, как у него, - сказал Санни.

- Согласен и, кроме того, кто будет присматривать за Конаном?

ПОДЖИГАТЕЛИ

- Открой эту херову дверь, - крикнул Билл с дивана в гостиной, где он лежал, растянувшись в своей белой рубашке, пил пиво и запихивал в рот пригоршни соленых закусок.

Он был огромным мужчиной, с массой жира и черными волосами на теле, прилизанными к потной коже. Каким бы большим он ни был, он все равно оставался карликом по сравнению со своим братом, Дядей Рэдом. Его жена Казза, хрупкая женщина с преждевременно поседевшими волосами, сидела рядом с ним, широко расставив ноги, в испачканных трусах и лифчике. Игла торчала из ее руки, как дротик.

Калеб пересек гостиную и направился к входной двери. Конан трусил за ним по пятам, его раздутый живот урчал. Пес был сам не свой с тех пор, как сожрал труп Меган. Билл стянул трусики Каззы и обнажил её пизду, похожую на ежа с простудой и свинкой.

- Фу, па, я только что поел, - пожаловался Калеб.

Эрекция Билла торчала сквозь прорезь его белоснежных трусов. Вена на его члене, толщиной с кусок макарон, сердито пульсировала. Калеб ненавидел видеть чудовищный член своего отца. Это напомнило ему как несправедлива жизнь. Билл сплюнул на свой стояк и размазал густую мокроту, испещренную остатками пищи изо рта.

- Твоя мать не может понять, почему от героина у нее болит задница.

Билл поднял ее, как игрушечную куклу, и поднял ее задницу в воздух, перекинув через подлокотник. Он раздвинул ягодицы Каззы. Ее иссохшая задница напоминала сфинктер мумии, раскопанной после того, как она пролежала тысячи лет под пустыней Сахара. Он насильно скормил свою мужскую колбасу в ее пыльную пещеру. Казза поморщилaсь и пробормоталa что-то о глистах.

Новый стук в дверь вырвал Калеба из его кошмара.

- Иду, иду, - крикнул он.

Он включил свет на крыльце, мгновенно привлекая рой мотыльков. У двери стояли двое полицейских в темно-синей форме полиции Северной территории. Калеб узнал их обоих по многочисленным встречам с полицейскими, это были Докинз и Джеффри. Докинз была женщиной средних лет с короткой стрижкой и заячьей губой, которую она пыталась скрыть под распускающимися усиками. Джеффрис провалил бы ежегодный полицейский медосмотр, если бы они все еще были у них. Парень не мог перепрыгнуть через карандаш. Его многочисленные подбородки слились с шеей, и он звучал как свистящий чайник, когда дышал.

Калеб не был рад их видеть. Он ломал голову над причинами, по которым они могли бы нанести ему визит. Как бы напоминая ему, Конан, который обнюхивал промежность констебля Докинз, рыгнул, и от него пахло мертвечиной.

- Да? - Калеб прислонился к дверному косяку, засунув руки в карманы.

Губы Докинз скривились, и она оглядела его с ног до головы, как будто он был собачьим дерьмом, размазанным по ковру.

- Твоя мать все еще торчит?

- Нет, она чистая больше года.

Это было огромным напряжением воображения, даже если бы он говорил о том, что его мать принимала душ.

- Твой отец все еще трахает ее в задницу, когда она под кайфом?

Откуда ей это знать? У них должно быть какое-то модное оборудование для наблюдения,