АННА МИХАЛЕВСКАЯ ХЛЕБ СОЛОМИИ

Рассказ

1.

Серп захватывает сухие стебли, срезает колоски. Соломия отбрасывает пучок пшеницы, берётся за следующий. Саднят руки, ломит спина, перед глазами рябит — от золота колосьев, от палящего июльского солнца, от его бликов на серпе. Сорвавшийся тёплый ветер не приносит облегчения — он бросает в лицо сухую землю, на зубах хрустят крупинки. Соломия тыльной стороной руки вытирает лоб, разгибается, с сожалением смотрит на волнующиеся под ветром колосья. Сейчас они кажутся живыми. Она оборачивается, встречается с тяжёлым взглядом проверяющего, вздыхает и снова берётся за серп.

Из центра шлют и шлют своих людей, так боятся, что их маленькое село разворует весь государственный хлеб. Теперь у них надзирателей больше, чем женщин в поле. А врагов народа больше, чем этого самого народа. Что ни день, ловят на поле да и ведут к сельской раде. Якобы на суд, но все знают, что это за суд. Односельчан садят на машины и увозят. В тюрьму, на целину, до чёртов, бесов, дьяволов?

Впереди ещё полдня колхозной работы, а завтра с рассветом — обрабатывать свою ділянку^[1]. С неё и кормятся. Только год этот худой, неурожайный: зима без снега, засуха весной и летом, погибла почти вся озимина — пшеница и рожь. Если разрешали, они выкапывали на полях мёрзлую картошку, свёклу, к почти иссякнувшим запасам муки домешивали подсолнечную макуху, когда пекли хлеб. А то и варили кору деревьев, кожуру от картошки. Но Соломия не хочет больше думать о голоде, потерянном хлебе, о сельраде и машинах. Чтобы не привлекать внимание партийных крыс, она еле слышно напевает:

Знакомые слова придают силу и всё громче звучат внутри многоголосым хором, оживляя воспоминания.

Вот маленькую Соломийку берут на жатву. Первый сноп — для боженьки, его не косят, оставляют на поле, только колоски надламывают, выминают из них зерно, сеют между корнями и приговаривают: «Роди, Боже, на всякого долю — и на бідного, и на багатого!»^[3]. Батько называет этот сноп Божьей бородой и говорит, что там живут птички, перепёлочки. Соломийка смеётся: птички в бороде! Осторожно прикасается к надломленным колоскам. Батько перевязывает сноп червоной стрiчкой^[4], украшает гроздями калины, ромашками и васильками. Потом сноп всё-таки срежут, оденут как ляльку и поставят в красном углу под образами… Соломийка смотрит на поле и ей кажется, что у него нет хозяина. Колоски заботятся о них, кормят, но разве поле может кому-то принадлежать?

Батькам, Прокопу и Докии, дают отруб — участок земли на опушке леса. В низине течёт ручей. Рядом — пшеничное поле с васильками и маками. Хату строят быстро, всей семьёй — дядьки Данила, Микита, Коля, тiтки^[6] Ирина и Варвара. Детям тоже находится, что делать: Соломийка малюет квiтки^[7] под окнами хаты. «Краще намалюєш, щасливіше життя буде!»^[8] — говорит мама Докия. И Соломийка старается. Руки мёрзнут, в жовтне^[9] солнце быстро садится. Рядом крутится Павло, сын умершей в испанку тiтки Югены, теперь он будет жить с ними. Павло сметливый, рвётся всем помогать. Вот и сейчас придумывает, из чего бы новую краску сделать — все квiтки в поле уже оборвал…

Скоро начнут готовиться к зиме, думает Соломийка. Утеплят хату — свяжут стебли кукурузы, обложат мазанку по кругу. Но до этого надо ещё столько сделать — и матрасы набить, и феранки-занавески пошить, и палатары^[10] по стенам развесить!

А вообще Соломийка любит лето. Тогда у детей особая работа — можно пропадать в яру, хоть там и полно жалівы^[11]. В яру, в заполненных водой ямах-копанках, дети отмачивают стебли конопли, когда батьки заняты в поле. Потом коноплю отвезут на подводах домой, положат снопы на станок и будут молотить, пока стебли не станут мягкими, как нитки. Получится прядиво. Его намотают на куделю, деревянную палку, которую вставят в отверстие в лавке, и вьюжными зимними вечерами девушки возьмутся прясть. Потом ткать. Из конопли получаются красивые и прочные сорочки! Мать говорит, что каждая девушка должна соткать палатары из шерсти и вышить рушник — на приданое. Соломийка отмахивается, мол, далеко ещё до приданого. Летом они с Павлом понесут сотканное полотно к ручью, разложат на траве и будут поливать его целый день. Ждать пока высохнет, снова поливать. Солнце отбелит ткань, сорочки и рушники выйдут нарядными!..

В эту недилю Соломия надела тернову хустку^[12] — праздничный платок невесты. В резной сундук-шлябан с витыми ручками сложили её приданое — и вышитый рушник с палатарами тоже. Она возилась всё лето — толкла ягоды, варила кору дуба и бурак, настаивала цветы на краски; в настойках вымачивала шерстяную нитку, высушивала, и лишь потом ткала. Работа ей в радость. Соломии нравится, когда опрятно и красиво, из-под её пальцев выходят дивные узоры, пiвнi^[13] и квiтки на орнаментах как живые! Всё потому, что её сердце поёт. Она думает о Леонтии, вспоминает, как он пришёл ряженый на Ивана Купала в их дом, как подарил ей украшенную ягодами ветку и крынку мёда. Его глаза — тёплые, лукавые — подсвечивало солнце, и они тоже казались медовыми, сладкими.

А теперь Леонтий её муж — высокий и статный — он так похож на батька. И ни один не хочет уступать другому. Соломия помнит перебранку их взглядов на весіллі^[14], но пока Докия рядом, мужчины не решаются на открытую вражду. Вот Павло и тот батька не выдержал, давно из дома ушёл, свою хату построил, женился.

На Соломии нарядная сорочка, из-под лёгкого жилета-летника видна вышивка на воротнике, такая же и на рукавах, внизу мыса — квiточка. Она собирает Леонтия в поле, заворачивает в тряпицу брынзу, даёт краюху хлеба. Улыбается, пытаясь взбодрить хмурого мужа. Свара идёт за сварой, с батьком всё никак не поладят. «Ледачій твій Левонтій, та хоч бы ласкавий був, а не приголубить тебе, слова доброго не скаже»^[16], — твердит в усы Прокоп. Но Соломия верит, что всё уладится, что красота сильнее злобы. И, когда улучает время, вышивает мужу рубахи, пусть они уберегут его… их…