Не уберегли. В люльке угукает дочурка Франя, Соломия угукает вместе с ней — плачет. Ушёл её Леонтий. Разбилась крынка, вытек весь мёд. Зато батько Прокоп спокойный и довольный, видать, не обошлось без его способствования.

За работой горевать некогда. Подрастает Франя, её квiточка, её радость. У доньки такая же светлая тяжёлая коса, как у Соломии, те же глаза — точно васильки в поле за хатой. К ним часто заходит Герасим, сосед, он тоже получил дiлянку у леса, живёт с матерью, тiткой Грушей, и двумя младшими братьями. Но приходит Герасим не к Соломии, а к батьке Прокопу — когда колодец поможет выкопать, когда крышу перестелет, когда плуг починит. Соломия на него не смотрит, но Франя бежит к Герасиму, только завидит. Герасим подхватывает доньку, сажает на гергоши и спускается к ручью. Франя визжит от радости, Герасим смеётся. Соломия впервые замечает, какой у него зычный голос. Сильный, надёжный. В следующий раз Герасим приносит халву, угощает Франю, та с жадностью ест. Откуда он достал это лакомство, гадает Соломия, в селе дети сами «халву» к праздникам делают — толкут в макотре^[19] орехи и сахар.

Соломия приглядывается к Герасиму. Не такая стать, как была у Леонтия, не бросает он из-под соболиных бровей долгих взглядов, не любит много говорить. Но всегда рядом крутится и Прокопу по душе пришёлся. А уж Франька как ему радуется — возьмёт за руку и не отпустит, до чего дошло: тот у неё, малой, в кузню отпрашивается! Соломия смеётся в хусточку и уводит непослушную доньку. Она нет-нет и улыбнётся Герасиму. И тот топчется на пороге, не может уйти.

Сыграли скромную свадьбу и зажили душа в душу. Родилась вторая дочь Любочка. А через три года грянула война. Прокопа не взяли, но все молодые из семьи ушли: сыны тiтки Варвары, Нюсик, Степан и Тодосий, младший дядько Коля, её ровесник, сын Микиты, Гаврюша, чоловiк^[20] Ирины, дядько Сеня… Ушёл и Леонтий, которого так не любил батько. А Герасим остался. Неправильно это было, но Соломии уже не до правды. Красивый рушник не спасёт от голода, как ты его не вышей, как не выбели. У неё маленькая дочь и старые батьки, а Герасим мастеровой и добрый. Титко Ирина привозит двухлетнюю дочурку из Одессы, и Герасим играет с девчатами — Аллочкой, Франей и Любой — поднимает повыше на руках к отяжелевшим от ягод вишнёвым веткам.

Зимой в Студёную приходят немцы. Женщин и детей не трогают — разместились по хатам, какие побогаче, да и собирают дань со дворов. Мужчины у них в прислужниках — то на подводе отвезти куда-то, то доставить припасы, то депешу, то убрать, то почистить. Сметливого Герасима замечают сразу. День он бегает по поручениям фрицев, а к вечеру приходит с пайком и тёплой одеждой. Соломия щупает жакет — тёплый, мягкий, из шерстяного сукна, у неё никогда такого не было. Она делит немецкую консерву на всех — и родня молча ест ужин. Соломия пытается себя уговорить — всё хорошо, война закончится, у неё заботливый муж, подрастают дочери — кудрявые, голубоглазые. Батько Прокоп подобрел. Всё хорошо — да нехорошо. В лесу пережидают партизаны и не сегодня-завтра Герасима найдут. Да и станут ли немцы жалеть своих прислужников, когда снимутся с зимовки? Леонтий ушёл, а Герасим остался… Она просыпается, думая об этом, и с этими же мыслями засыпает. Каждый раз, когда Герасим подолгу не возвращается, Соломия прощается с ним по-вдовьи, навсегда.

Страх живёт с ней бок о бок до самого дня Победы. Они молча выслушивают новости от односельчан, и Герасим улыбается ей последний раз. Вымученно, словно прося прощения. Не сегодня-завтра, понимает Соломия, и на всякий случай отсылает девочек к тiтке Варваре. Красная армия наступает, и по сёлам прокатывается волна показательных казней предателей. Она хочет сказать Герасиму, что тот должен уйти, бежать, прятаться, но у неё будто нет рта — забыли нарисовать на сделанной наспех ляльке. Герасим всё понимает сам. Но никуда не уйдёт.

Вечером мужа долго нет. Соломия сидит под окном на лавке, пока не стемнеет. Ждёт. Вместо Герасима приходит Прокоп. Первый раз она видит, как батько плачет.

— Не ходи туда, — говорит Прокоп, и указывает на лес. — Повесился наш Герасим…

Соломия больше не боится. Только навязчивые слова вязнут на зубах: Леонтий ушёл, а Герасим остался.

К концу лета односельчанин приносит весть о Леонтии. Под Берлином уже после войны они стояли в соседних лесках. Леонтий прознал, что свояки рядом, и отправился наведаться в часть через поле. Там его и нашла шальная пуля. Насмерть.

Соломия слушает и кивает. Не плачет — не может. Горькая у неё судьба. Другой не будет…

Песни мельчают, иссякают, воспоминания тоже. Два года прошло, что было — быльём поросло. Доньки подросли, Прокоп и Докия одряхлели. Немцы ушли, красноармейцы пришли. Война закончилась, но это не имеет никакого значения, ведь потерянного не вернёшь.

Обжигающий зной отступает, Соломия вяжет снопы, затягивает перевясла^[21]. В руках снова появляется сила, солнце будто расплавилось и потекло по её жилам, так бывало не раз, когда она думала, что всё, сегодня поле не одолеть. Но это её земля, на ней живут её дети, её батьки, в ней похоронены её любимые! Это её хлеб! «Не имеете вы права и на колосок!» — думает она, поглядывая из-под платка на своих надзирателей. Разморенные, те жмурятся, снимают кепки, вытирают вспотевшие лбы. Садятся среди снопов. Солнце держит их за чужаков, усмехается Соломия и прячет взгляд.

2.

От колхоза до хаты, если напрямик, через лесок, — всего ничего, но Соломия обходит село по кругу, выбирая дорогу подлиннее. Она перестала бояться лиха для себя, но по-прежнему боится за малых и старых. Не успеет Соломия подойти к тыну, девчата побегут встречать, как в глаза смотреть? Не принесёт она им халвы, как когда-то Герасим, и даже хлеба скоро не испечёт. Амбар пустой, молотить нечего. Цеп вон сколько лежит без дела, соломой присыпан. Была корова, молоко пили, так и ту забрали — мол, Соломия колхозную норму не отрабатывает. Одна с хаты в поле, вздыхает она. Батьки от вечери отказываются, внучкам отдают. И от этого Соломии становится ещё горше.

Она идёт к ручью — где так часто они гуляли с Герасимом, опускает руки в прохладную воду. «Підкажіть, — просит Соломия ручей, поросшие