к ее друзьям, правда?) Я вас, наверное, огорчил, сказав, что лестница была без перил. Зато теперь я вас обрадую: лестница была деревянная и здорово скрипела. Особенно две ступеньки – седьмая и тринадцатая. И что любопытно: если вы поднимались, что седьмая оказывалась тринадцатой, если спускались, то тринадцатая оказывалась седьмой. Сколько там было всего ступенек, нетрудно сосчитать.

Прежде чем подняться наверх, давайте на минутку заглянем на первый этаж. Тесная прихожая, ванная, где почему-то хранятся банки с джемом, скромная спальня с двумя кроватями, комната Дэвида и кабинет его папы, уже много лет скучающий по хозяину… вроде и нечего больше осматривать.

А теперь не спеша, со скри-ииии-и-ипом, поднимемся наверх. Вот это да! Вместо крыши – одно большущее окно! Сейчас мастерская залита светом, а ночью откроется звездное небо. Кстати, если вы не знали, могу сообщить: в Англии недавно изобрели способ, как быстро подсчитать звезды. Для этого нужно закрыть левый глаз ладонью и умножить 5 на… забыл, на сколько… в общем, вспомню – скажу.

А сколько здесь картин! Законченные, начатые, чистые холсты, натянутые на подрамники. Осторожно: не раздавите тюбик с аквамарином! Ну вот… перевернули банку с отмокавшими в воде кистями! Что вы сказали? Какой ужасный беспорядок? И вовсе даже не ужасный, а художественный. Советую вам это запомнить. Когда родители начнут вас пилить за то, что вы в своей комнате перевернули все вверх дном, произнесите всего два слов: «художественный беспорядок» – и посмотрите, какая будет реакция.

Не знаю, как вам, но лично мне из всех развешенных здесь картин больше всего нравится вот эта, с красавцем котом. Он явно приготовился к прыжку. Весь поджался, глаза горят, от рыжей шерсти искры летят. На вашем месте я бы к нему близко не подходил – того гляди, вцепится!

Ох, непростой это кот, помяните мое слово. Видите, в каких он белых «чулочках»? В эта белая «манишка» на груди? Такие манишки, между прочим, носили в середине прошлого века. Сразу видать породу.

Удивительнее всего то, что Флокси этого кота не писала. Вы спросите, как же он оказался на картине? Этого никто не знает. Флокси изобразила кабинет писателя – за старинным бюро, спиной к нам, сидел мужчина и что-то сочинял. На полу валялись исписанные черновики, разгорался камин, и тень пишущего лежала на ковре у его ног. Кто же этот мужчина? Сколько Дэвид не допытывался у мамы, ответа на свой вопрос он так и не получил.

Однажды мальчик вошел в мастерскую и не поверил своим глазам: вместо писателя за бюро сидел рыжий кот! И вот еще что странно: писатель исчез, а его тень осталась… не кот же, в самом деле, отбрасывал человеческую тень!

Есть в мастерской и другие, не менее загадочные холсты.

Вот шоссейная дорога, а на ней с огромной скоростью стоит длинный черный лимузин. То есть он, конечно, мчится, но при этом стоит как вкопанный. Странно, да? А кто скрывается в лимузине за этими белыми шторками? Не знаете? И я пока не знаю.

Вот портрет мужчины в клетчатом кепи и с неизменной трубой во рту. Почему «неизменной»? А вы посмотрите, какие у него желтые, прокуренные зубы. Наверняка он их не чистит стиральным порошком «Уайт», которым Дэвид прекрасно отбеливает свои грязные кроссовки. Обратите также внимание на безукоризненно черные усы мужчины. Разве не странно, что они у него не пожелтели от табака?

Вот сидит в кресле качалке неопределенного возраста крашеная особа с припудренным носом и нарумяненными щеками. Она очень старается придать своему лицу благочестивое выражение, но по глазам видно: ведьма!

А вот любимая картина Дэвида: красивая молодая женщина глазами, полными слез, разглядывает соломенную панамку. Женщина так прекрасна, что он принял ее за фею и дал ей имя Бьюти. Только он не может объяснить, почему в руках у феи детская шляпка и чем вызваны эти слезы.

Есть здесь еще один холст – весьма примечательный. Забор. Обыкновенный, деревянный. А на заборе плакат с невероятной мешаниной из ослиных ушей, птичьего клюва, кошачьих глаз, рыбьего хвоста и еще всякой всячины, а над всем этим – большими печатными буквами: МНЕЗНАКОМЕЦ, ТЫ КТО? Забор как забор, плакат как плакат, не хуже и не лучше других, разве что приколочен неровно, так и подмывает сказать: присобачен. Ужасно хочется его отсобачить, почему – сам не знаю. Этак каждый будет срывать плакаты да заглядывать за чужие заборы…

Так… что тут еще любопытного? Ну, во-первых, старый сундук. К огорчению Дэвида ему не позволяли в него заглядывать. А так хотелось! Из-за этого сундука – а точнее, из-за какой-то книги, в нем спрятанной, – нередко ссорились мама с папой. «Давай откроем, – горячилась мама. – Прочтет и сам разберется». «Он мужчина, – сердился папа. – Нечего забивать ему голову этими глупостями». И папа Тим всякий раз брал с мамы Флокси честное слово, что без его согласия она не отопрет сундук.

Еще тут есть вертящееся кресло – оно стоит посредине мастерской и позволяет рассмотреть все картины.

А вон на стене зеркало в резной раме. По вечерам, когда опускаются сумерки, Дэвид иногда затевает с зеркалом такую игру: сядет в кресло к нему спиной и делает вид, будто увлекся какой-то интересной книжкой, а потом как крутанется на сто восемьдесят градусов!… Если сделать это очень-очень быстро, то можно увидеть в зеркале одного из тех человечков, что тайком подглядывают за нами. Эти странные человечки ужасно не любят, чтобы их кто-то разглядывал, поэтому они наловчились появляться и исчезать так, что иной раз не успеваешь глазом моргнуть.

Завершая разговор о мастерской, необходимо упомянуть старинный, изразцами выложенный камин, в котором угли, как хамелеон, то и дело меняют свою окраску. Прислоняясь к каминной решетке, откровенно позевывает кочерга.

Ну и, наконец, цветной телевизор со своими странностями. Судите сами. Стоит Дэвиду войти в шапке и не снять ее, как полагается благовоспитанным мальчикам, – и телевизор с возмущением сам включается. Вот что значит ТВ хорошего тона. Раз, помнится, дожидаясь Дэвида в мастерской, я незаметно для себя вздремнул и, видимо, захрапел во сне, потому что телевизор вдруг нервно задрожал. Ну? Вы такое когда-нибудь видели?

В тот день Флокси очень торопилась по делам. Хотя на улице светило солнце, она положила в сумку два зонта, свой и Дэвида, два плаща (может быть, она опасалась попасть под двойной дождь?), надела резиновые ботинки, да еще зачем-то прихватила пару галош. Впопыхах она давала сыну последние наставления:

– На улицу не выходи, дверь никому не открывай, банки с вареньем не трогай, ужин в холодильнике, спрашивай, кто звонит, собери все в школу…

– Мам, сейчас каникулы, – напомнил Дэвид.

– Тебе