такие фонарики, но рассмотреть их сбоку никак не удавалось. Вот бы выйти на улицу и посмотреть!

Воспитательница также подошла к окну полюбоваться на сверкающее чудо. Интересно, что за счастливцы катаются на таких машинах? Наверняка это особенные люди. Они, пожалуй, и компот в войну кушают, и косточки не раскалывают, а отправляют на помойку. Всех занимало, почему машина остановилась у детсадовского крыльца.

Ребята увидели, как отворилась задняя дверца, и из нее высунулся один сверкающий сапог, потом другой, и вышел сам счастливец — “дядя” в галифе. Его сперва приняли за военного, но это был не вполне военный: ни погон, ни петличек, ни орденов, и галифе без кантов.

“Дядя” осмотрелся и было слышно, взошел, поскрипывая сапогами на крыльцо. К кому приехал? Зачем?

Воспитательница пошла навстречу непонятному, но, конечно, важному гостю и столкнулась с ним в дверях и почтительно отступила назад. “Дядя” о чем-то заговорил, наклонив коротко остриженную круглую голову на короткой шее. Ребята глядели на загадочного гостя во все глаза и старались понять, что он говорит. И словно чего-то ждали. И Саньково сердце забилось в неопределенно-радостном ожидании. Не мог ведь “дядя” приехать просто так, а если приехал, то будет что-то интересное.

И тут случилось чудо: воспитательница, обернувшись, поискала кого-то глазами и поманила Санька рукой. Он обернулся, не веря, что обращаться могут к нему, но воспитательница подтвердила:

— Да, это к тебе приехали.

— Ко мне?

Санёк растерялся: неужели такое счастье возможно? Неужели его прокатят на замечательной машине? Теперь все заинтересованное и завистливое внимание обратилось на него, и он смутился от незаслуженности своего счастья.

— Вот что, — заговорил “дядя”. — Значит, поехали. Бумаги все у меня. — Наклонил голову в направлении воспитательницы и повторил уже Саньку: — Бумаги вот.

— К папе? — спросил Санёк.

— Да, к нему.

— Он вернулся с фронта?

— Да, да, поехали, мальчик.

И “дядя” приобнял Санька за плечи.

Ребята изнывали от зависти к Саньку, своему еще минуту назад равноправному товарищу, который отличался ото всех лишь тем, что медленно ел. И вдруг такое счастье: отец вернулся с фронта (наверное, весь в орденах) и такая красивая машина.

Санёк, обернувшись, насладился в полной мере счастьем при виде ребят, которые только в мечтах могли проехать на такой машине. Но главное — отец вернулся!

“Дядя” взял Санька за руку и пошел на выход. Сзади суетилась воспитательница и что-то говорила про какую-то курточку, но “дядя” торопился.

На крыльцо вышли все взрослые: повариха, и ночная плаксивая сторожиха, и нянечка со шваброй, и воспитательницы, а за ними и все дети.

Санёк в один миг стал не совсем таким, как все, и никак не мог поверить правда ли всё это. Он, неверное, никогда в жизни не был так счастлив. И не понимал, почему плаксивая сторожиха ударилась в рев. Да и остальные взрослые не очень радовались, но это нисколько не задевало его: наверное, сами хотят покататься на машине.

“Дядя” усадил Санька на заднее сиденье — внутри пахло кожей; так пахло из футляра казенного бинокля, который выдавали отцу на время экспедиций.

— А мама? — спросил Санёк.

— И мама, и мама... Тру-ру-ру! — тихо и как бы чего-то стесняясь пропел “дядя” и тронул шофера за плечо.

Мотор рыкнул, машина покатилась, закачалась. Санёк напоследок обернулся на желтое строение детского сада и людей у крыльца, и ему стало неловко за свое счастье.

Машина выехала на мокрый асфальт и поплыла почти без толчков, выскочила к черному туннелю, где у входа стояли скульптурные серые летчицы в шлемах и очках, сдвинутых на лоб, — одна, подняв руку, глядела в небо, другая рассматривала планшет с каменной картой. Машина нырнула в темноту, замелькали круглые, как на пароходе, фонари, а впереди уже был свет и две новых летчицы, но уже в других позах.

Слева за красной кирпичной стеной и островерхой башней поплыл дворец и сверкнул золотом церковный купол.

Санёк глядел по сторонам и боялся лишь одного — слишком скоро приехать. Но даже это не могло его огорчить: чем скорее приедет, тем раньше увидит отца и, наверное, маму, которая вернулась из командировки.

Машина неслась по асфальту мимо деревьев, белеющих домов; выскочила к станции метро, о чем говорила большая буква “М”. А потом было множество красивых домов, дворцов и, наконец, поплыли, поворачиваясь на месте, башни Кремля со звездами. И все как-то отражалось в мокром асфальте и лужах.

— Где папа? — спросил Санёк, обмирая при мысли: “Вдруг в Кремле!”

— Увидишь, увидишь, — нехотя ответил “дядя, ” отворачиваясь, и стал прятать руку за спину — Саньку на какое-то мгновение показалось, что у него не рука, а лохматая собачья лапа. Он испугался и заглянул “дяде” за спину, но тот подальше задвинул руку, то есть лапу.

Лица шофера Санёк так и не увидел — только затылок и большие прозрачные уши, поставленные почему-то выше, чем у обыкновенных людей. Санёк даже чуточку испугался: “Вдруг это не люди?”

— Почему папа не поехал домой? — спросил Санёк, продолжая интересоваться спрятанной за спину лапой, но в душе ожидал ответа: “Он в Кремле”.

— Папа-лапа, — проговорил “дядя”, подтверждая опасения Санька насчет собачьей лапы. — Скоро приедем.

Теперь Санёк нисколько бы ни удивился, если б отец оказался в Кремле и поджидал его у Спасской башни: ведь он — герой войны.

Машина остановилась перед железными воротами. Санёк заволновался: как, интересно, они открываются? Ведь железные, наверное очень тяжелые.

Вдруг что-то загудело, и створка, вздрогнув, поехала в сторону, как занавес. Санёк неизвестно чему обрадовался, но отца за воротами не было. Может, он в желтом доме, что открылся впереди? Открылась и большая, покрытая асфальтом площадь с единственной березкой у каменной ограды, и на площади множество ребят. Некоторые были в шапочках-испанках с кисточками.

Проехали ворота, остановились; дети, кроме самых маленьких, почему-то не обратили внимания на машину, что Саньку показалось даже обидным. Появилась воспитательница в белом халате и о чем-то заговорила с вылезшим из машины “дядей” — тот показывал какие-то бумаги и был чем-то недоволен.

Санёк растерянно глядел по сторонам, не понимая, почему отец, вернувшись с войны, здесь, среди детей. Ничего, скоро все будет ясно. Он выбрался из машины (дверь была раскрыта), увидел задний фонарь с разноцветными ободочками и стал протирать его рукой от пыли — засверкал, как новенький. Теперь надо и второй протереть. Санёк словно хотел показать кому-то, что кататься на такой машине — дело для него обыкновенное.

—