Антон Смирнов Продавщица платков

С первого взгляда можно было сказать, что эти двое не местные, но они терялись в толпе таких же, как и они. Короткие рукава, шорты, одежда ярких цветов – все это выглядело совершенно не так, как должно в этой стране, хотя аборигены давно успели привыкнуть к этому контрасту с тех пор, как в страну хлынули туристы.

Двое молодых людей убежали от бесконечных туннелей, приводивших либо к гостинице, в которой они жили и в которой родителями и обильными столами воспитывалась жадность у детей, либо к пляжу. На пляже в основном было три цвета: песок оттенка охры, голубое с зеленью море и белёсое синее небо, что, словно напоминая о своем превосходстве, бросало на две другие полосы тёмные пятна теней, изрывавшие цвета под ними. На лицах беглецов было разочарование – замок древней принцессы, спрятанный в горной крепости, превратился в прах, как и жизнь его хозяйки, но, если после неё остались легенды, превосходящие существовавшую реальность, то от её дома лишь хаотичные руины и они не позволяли сказать о себе ничего определённого.

Молодые люди стояли на небольшой площадке перед входом в крепость, заполненной по краям лотками с сувенирами. Самыми распространённым товарами были: модель замка, которая, однако, от продавца к продавцу очень сильно отличались (это было обусловлено не столько неточностью ваятеля, а, скорее, отсутствием у последнего хоть немного ясного представления о создаваемом объекте, и на помощь приходила фантазия, стремящаяся превзойти величиной саму себя), а также амулеты, во внешнем виде которых все были единогласны, но назначение их и блага, приносимые ими, сильно зависели от того, насколько хорошо продавец знал язык, на котором он общался с покупателем. Среди туристов тут и там появлялись местные мужчины в рубашках, из вырезов расстёгнутых воротничков которых торчали темные волосы. Временами они лениво выкрикивали: «Air conditioner! Free water!» – и уходили на перекур, обсуждая что-то с коллегами на родном языке.

– Hey, mister! – раздался за спиной голос, и чья-то рука легонько коснулась плеча. Молодые люди обернулись. Перед ними стоял мужчина с усами, задранными от улыбки. Зубы у него были чётко разделены тонкими коричневыми линиями табачного налёта. – Hello my friends! I’m sorry, do you want go down to the city? Good bus, low price!

– Ну что, поедем или пешком спустимся? Ты как, устала?

– Да вроде нет, давай прогуляемся, тут не так уж далеко.

– No, thanks! – сказал он, обратившись к усатому мужчине. Кончики усов опустились, и водитель пошёл к группе своих товарищей, бормоча что-то по-своему.

– Будто проклял нас.

– Да ладно тебе. Ну что, пойдём вниз?

– Ну да, пойдём. А ты воды купил?

Они пошли сквозь толпы таких же туристов, расходящихся по автобусам, готовящихся к спуску с горы. Их руки лежали одна в другой, ладони были так близко, что на них от жары и волнения выступали капли пота, которые, тем не менее, быстро исчезали под напором ветра, гулявшего по склонам. Молодые люди обсуждали копеечный сок, продающийся в пластиковых стаканчиках на каждом повороте, и тем он становился дешевле, чем дальше они уходили от туристических маршрутов. Становилось жарче, люди, попадавшиеся по дороге, улыбались им всё реже – теперь они смотрели так, как наблюдает ощенившаяся сука, когда проходишь мимо лаза с её щенками. Спуск затягивал в жизнь, так же отличавшуюся от той, что видят туристы, как сувенирная крепость от настоящей.

Он чувствовал себя Стивом Маккарри или любым другим фотографом из Magnum (их фотографии часто попадались ему в журналах о путешествиях), бродящим по лагерю беженцев. Объектив его камеры цеплялся за всё, а зеркало непрерывно опускалось и поднималось, нарушая тишину щелчками. Приземистые дома непривычной геометрии, старенькие машины с фарами, похожими на глаза куклы, подведённые ржавчиной, – всё бросало свои дела, услышав звук затвора. Даже пёстрый петух, верховодящий над чёрными курицами, копавшимися здесь же попеременно в дерьме и зёрнах, повернул свою голову так, что алый гребень перевалился на другую сторону.

Вот играют дети – от их толпы стоит шум. За главную у них девочка, с виду она кажется немногим старше остальных. Гвалт стих – это они услышали странные хлопки и стали искать источник звука. Девочка первой повернула голову в сторону человека с фотоаппаратом, стоявшего у ограды. Определить направление её взгляда сложно – карие глаза такие тёмные, что не видно зрачка, но при этом они удивительно прозрачные и чистые. Они стоят и смотрят друг на друга – фотограф и вождь туземцев. Ощутив какую-то связь с этой девочкой, молодой человек аккуратно поднимает камеру и приникает глазом к видоискателю – в нём он может лучше рассмотреть её лицо. У неё смуглая кожа, как и у всех местных, а на ней разводы, кажущиеся ему бархатными, которые появились от смеси пыли, пота и игр (такие узоры есть у всех детей, проводящих много времени на улице за активными играми). Платье, достаточно строгое и без детских вольностей, ноги босы, но на них нет въевшейся грязи, как у деревенских мальчишек, а только лёгкий налёт пыли, готовый сорваться при любом движении. Ему кажется, что она, как и он сам, источает любопытство.

Девочка подзывает других детей – вот он кадр, который искал, – она машет руками, приглашает присоединиться к их компании. – он вспоминает все законы композиции, о которых когда-то читал – она стоит в обрамлении из цифр и служебной информации фотоаппарата, её друзья ей что-то передают – он строит кадр, выжидает: «Вот, сейчас, так, мусора никакого в кадре нет», нажимает на спуск затвора. Зеркало снова поднимается и, вернувшись на место, оглушительно громко хлопает. Девочка поднимает руку с тем, что ей передали, и резким движением бросает это в фотографа, остальные повторяют за ней – молодой человек уворачивается от летящих камней и закрывает собой камеру. Два камня достигают своей цели – один больно бьёт по рёбрам, второй попадает в ногу. Крики детей окрашиваются ненавистью, а сами они теперь больше похожи на толпу линчевателей, получивших доказательство вины.

– Вот маленькие засранцы! – он осматривал и ощупывал камеру. Лезть через ограду за возмездием ему не хотелось.

– Ну а чего ты хотел? Сам виноват – надо было хотя бы спросить. Пойдём скорее.

Они стали продолжили спускаться вместе с руганью, гнавшей их, а может им так только казалось и это были всего лишь звуки новой игры, которую дети начали сразу после их ухода.

Рёбра гудели, как барабан, резонирующий спустя некоторое время после того, как его оставили палочки. Он перестал прокручивать в голове варианты того, как ему следовало поступить с той девочкой, и наслаждался чувством гордости и